Вероника Ткачёва - Лобстер и картошка в мундире

А женщина ждёт. Реакции. Чтобы как-то дождаться, повторяет:

– Мизинчик я сломала.

И вздыхает.

Жалобно.

Ей шестьдесят почти, а у неё не мизинец, а мизинчик. Как у маленькой девочки.

Она такая и есть – пятилетняя малышка, упрятанная в стареющее тело каким-то злым волшебником. И хочется её пожалеть. Погладить по голове. Сказать волшебные заговорные слова: «У кошки боли, у собаки боли, а у тебя, малышка, не боли…»

Но не скажешь же.

А потому и реакции нет. Ни у фармацевта. Ни у меня. Молчим. Жалеем. Хоть дуй на этот мизинчик, чтобы меньше болел.

А женщина берёт свой бинт и сдачу. Вздыхает. И уходит, наступая на свой сломанный мизинчик. Не дождавшись ни от кого волшебных исцеляющих слов.

По утрам перед школой младшая дочка занимается по скайпу с учителем английского, суббота и воскресенье – выходные. Муж тоже иногда освежает свой английский с тем же преподавателем. У того своя методика: задаёт учить песни, грамматику как-то интересно подаёт… в общем, дочка занимается если не с удовольствием, то без отвращения, но всё-таки… Сегодня утром (если кто забыл, то сегодня пятница, хотя, думаю, что таких нет :)), попрощавшись с педагогом, Диана поёт себе под нос, слегка переделав «Битлз»: «Bye-bye… all my troubles seemed so far away…»

И уж извините, знаю, что знаете :), но во всех приличных книгах положено давать переводы, поэтому прилагаю свой, литературный, так сказать: пока-пока… все мои проблемы выглядят такими далёкими…

Вчера днём мне звонит муж. Просто узнать, как я там.

– Чё делаешь?

– Да вот, песню написала.

– А-а-а… – тянет он совсем без энтузиазма.

– Преподу вашему с Дианой, по английскому, – пытаюсь подогреть я его интерес.

– Что преподу? – не понял муж.

– Песню написала. Ну, текст для песни.

– А зачем ему текст для песни?

– Так он музыкант. А английский у него, так сказать, вторая профессия.

– Он музыкант?! – как-то даже взбадривается мой муж.

– Ты с ним год уже занимаешься и ничего про него не знаешь. А я только два дня общаюсь по мылу. И уже всё знаю! – хвалюсь я.

– Так я с ним английским занимаюсь, а не политесы развожу, – ставит меня на место муж строгим голосом.

Мне очень не хочется стоять на этом месте, а хочется перевести разговор на новоиспечённую песню, поэтому я опять завожу своё:

– Вот, представь, песню написала.

– Ну и как? – снова с ленцой реагирует муж.

– Не знаю ещё… Только отослала текст. Но на мелодию, по-моему, лёг.

(Мелодия уже была написана этим преподом и мне прислана.)

– Ну и как, – интересуется муж, – ты уменьшила вселенскую энтропию или увеличила?

– Уменьшила, конечно! – отвечаю по-пионерски.

– Я вот только забыл: хорошо уменьшать энтропию или хорошо увеличивать?.. – с той же ленцой говорит муж.

А я себе понимаю, что он заранее мне готовил засаду. Вот такой он! Но не в этом, как говорится, песнь.

Я теперь второй день хожу и думаю: увеличила я энтропию или уменьшила. И что же всё-таки лучше?..

И вообще, в принципе, в философском, так сказать, аспекте – как я живу? Увеличиваю энтропию? и я тоже? медленно подталкиваю вселенную к концу её? или можно своими действиями как-то затормозить, а то и повернуть вспять? и что повернуть?..

Лазаю по справочникам теперь. Озадаченная. Не до песен уже. А муж давно, наверное, позабыл про энтропию. И про песню, небось, тоже. И в ус не дует. Ну весь он в этом!

Сегодня муж обнаружил на своей полочке в ванной какой-то неведомый ему пузырёк.

Спрашивает меня (строго):

– Твоё?

– Нет.

– Духи в розовом пузырьке с надписью «Орхидея» не твои?! – уточняет муж уже с лёгким наездом.

– Нет, – отвечаю, – не мои, я вообще не люблю косметику этого производителя.

Муж недоумённо начинает разбрызгивать духи.

По ванной уверенно разливается сладковато-цветочный, с каким-то дешёвым послевкусием, душок.

Муж внюхивается.

– А-а-а-а, – говорит, – мне это «Шипр» напомнило, потому и купил.

Видимо, ностальгия у него.

В семье моих родителей слово «шипр» до сих пор нарицательное, спасибо одноимённому одеколону! «Пахнет, как «Шипр» – означает парфюмерию с ужасным запахом. И тут нате – оказывается, это повод для покупки. Теперь в моём доме пахнет шипром. Мама, не приезжай, пока не выветрится!

В деталях кроется Бог. Или его противоположность.

Именно на деталях может погореть романист. Чуть ли не первое правило из кодекса писателя: если плохо знаешь историю как науку, не пиши романов, где действие происходит во времени, в котором не жил. Детали подведут тебя.

И наоборот: незначительные вроде бы штрихи в виде запахов, звуков, например, придадут достоверности и жизни рассказу…

Вчера с мужем смотрели фильм «Овечка Долли была злая и рано умерла». Фильм понравился. Добрый и человечный. Хоть и наивно-нереальный. Есть небольшие вопросы к сценарию, но это уж если совсем по косточкам разбирать. Однако одна вещь нарушила наш с мужем покой. Мне так до сих пор покоя нет. Сижу вот. Пишу даже об этом.

Был там кадр красивый с канифолью. Такой большой кусок канифоли где-то нашли. И этот роскошный шмат на просвет показывается. Крупным планом. Янтарный весь. Светящийся прямо. И его плавит наконечник паяльника. Который буквально тонет в этой шикарной канифоли. Паяльник погружается чуть не по самую рукоятку…

Муж хмыкнул: «Это кто ж так паяет?! Они хоть раз в жизни паяли? Спросили бы у кого, что ли. Где это видано, чтобы канифоль такими кусками лежала. Да ещё ТАК её плавили. А про припой они вообще ни разу не слыхали?..»

И после этого стал смотреть фильм вполглаза. Вернее, одним глазом косился на экран, а другим в газету. Причём газета явно перевешивала.

В деталях кроется дьявол. И он подставит тебя. Обязательно. Если ты пренебрегаешь деталями.

И в деталях – Бог.

Если ты правдив в мелочах, то поверят любому твоему вымыслу. Потому что он будет живым. И реальным.

И это чуть ли не главное правило писателя. И… лжеца.

Старшая дочь просит разрешить ей покрасить волосы в серый цвет. Я, естессно, против. Она меня уговаривает. Долго. Переходит на имя-отчество.

– Ну, Вероника Евгеньевна!

– Ну, Екатерина Дмитриевна! – в тон ей говорю я.

– Я уже 17 лет Екатерина Дмитриевна.

– А я уже страшно сказать, сколько Вероника Евгеньевна, – отвечаю.

– Тогда давай я буду звать тебя Вероникой Николаевной, – предлагает дочь.

– А при чём здесь?.. – не понимаю я.

– Вероникой Николаевной ты будешь недавно, будет сразу не страшно…

Диана нервничает по какому-то поводу. Я по привычке ей говорю: