Владислав Мирзоян - Дыра. Роман

– А что – младенцы – сало едят?

– Бабки они едят, — весело уточнил бычок, – Шестьсот бе-касов дам – отцовский долг исполню…

– Чего дашь? – не понял кареглазый.

– Шесть сотен бекасов, – не без гордости повторил бычок.

– Каких бекасов? — насторожился кареглазый..

– Настоящих.

– Бекасы – это мандавошки

– Сам ты мандавошки, – возразил бычок, – Бекасы – это наши родные американские доллары.

– Откуда такие бабки? – не стал спорить кареглазый.

– Чё – сам, чё – мамка дала.

– А сам-то откуда?

– Раков ловлю… цыганам сдаю… – вдруг посмурнел бычок,

что-то в его жизни было такое с раками:

– Рубль штука… в день иногда доста ловлю, —

и резко переменил тему:

– Приеду – денег жене дам, сфотографируюсь с ребёноч-ком – и назад. Иначе – было бы несправедливо.

– А жизнь вообще – штука несправедливая, – с философ-ским лицом начал учить кареглазый, – Вон я – Горбов – а меня зовут всю жизнь – Гроб… щщшит!.. справедливо?

– Да ты гроб и есть, — засмеялся бычок.

– Чего это я гроб. Я – Горб – по справедливому.

– Ладно. Будешь ты теперь – горбатый Гроб , – и бычок снова засмеялся.

– А ты будешь не Буфало… а БУхало…. нет, БухАло, – оби-делся и изменил Гроб ударение на а.

– А Буфало – по буферу! — добродушно и весело согласился Буфало.

*

11.

Самара

По улице бежал человек в трусах и носках.

Это был Самарин,

у которого прачечные и стоматология,

и много чего ещё.

И ему очень трудно было делать вид,

что он занимается спортом —

трусы были слишком неспортивными.

Он вбежал во дворы, к подъезду

и стал истерично звонить в домофон.

Когда домофон ожил,

он припал к нему губами и заплакал:

– Мама, мамочка, открой скорей! Мамочка, открой! Меня ограбили!

Дверь щёлкнула и он истерично скрылся за ней.

*

12.

А Буфало и Гроб всё гнали по трассе.

– Ты в Самаре был? – спросил Буфало.

– Не-а.

– Крутой город. Не то, что наши Еланцы… которые народ справедливо прозвал Ебанцы.

– Крутой город – это Ню-Ёрк. Вот это крутой город!… А Самара это дыра… а где ночевать будем?

– Там… шмара одна… – предложил Буфало, да как-то не

очень уверенно.

– Чё? – родственница? — спросил Гроб.

– Я ж сказал – шмара… – напрягся, было, Буфало и тут же расслабился.

– Дырка? – поспешно исправил ошибку Гроб.

– Ну, типа того… только оооочень крутая… работает только с олигархами… и банкирами… я у неё раз подвис…

– Почём?

– За бесплатно.

– По любви? – уточнил Гроб.

– Ну, типа… выпили-покушали, всё-такое… знаешь как у неё имя?

– Ну, откуда я могу знать

– Корида, – с гордостью произнёс Буфало.

– Хачёвка, что ли?

– Сам ты хачёвка! – возмутился Буфало , – Наша баба, русская… только чёрная.

– Может, крашеная?

– Не… сама чёрная. Чёрная, как ночь.

– Чо – негритоска?

– Сам ты негритос… – снова обиделся Буфало , – … такая… ну, как загорелая.

– А чего имя дикое?

– У неё дед испанец.

– Во, бля! – удивился Гроб, – А мы что с Испанией воевали?

Буфало попытался вспомнить воевали ли мы с Испанией,

не вспомнил и пожал плечами.

– Испанцы – они тоже – вроде хачей, – с гор спустились. Только с испанских. А понтов! – высказал свои расовые пред-рассудки Гроб, а Буфало это не понравилось.

– Но тёлки у них крутые, — тут же поправился Гроб, – В этом деле толк знают!

Вот этого-то Буфало словно только и ждал:

– Таа-акие сальты выкидывала – и так и сяк!.. только со-седи по батарее всю ночь стучали.

– А чего стучали? – не понял Гроб, а Буфало, словно ждал этого вопроса:

– Орала, блин, на всю улицу!… как резаная… у меня до сих пор её крик любви в ушах стоит.

– Щщщщи-ит! – воскликнул Гроб.

И хоть у него в глазах и сверкнули ревниво-завистливые ис-корки, он всё же заподозрил, что Буфало свои эротические фантазии выдаёт за небывалую любовную действительность а по-простому – врёт. Да так оно, скорее всего и было.

*

13.

Самара.

Дети шли уже в школу.

По улице брёл бомж, – спаситель Самарина —

задумчиво шевеля губами

и катил за собой свою тележку с грязной сумкой,

перевязанной какими-то верёвками и проволокой.

Брёл он без ботинок, в одних носках, оборванный,

с печальными и умными глазами,

какие бывают у людей много страдавших.

Ветер играл его жиденькой бородёнкой,

За ним, поодаль, корча рожицы,

кривлялись и хихикали мальчишки,

с рюкзачками на спинах – видно в школу.

На улице стоял курильщик, пускал дым и смотрел в себя.

Дети подбежали и таинственно и тихо попросили:

– Дядь, дай хабарик.

– А курилки у вас выросли? – строго сверху вниз спросил курильщик.

– Дядь, мы не курим. Честное слово. Сейчас комедия бу-дет – усикаетесь.

Курильшик недоумённо и нехотя дал им окурок.

Дети подбежали к бомжу, бросили на асфальт перед ним

окурок и наперебой закричали:

– Бычок! Бычок! Горит! Горит!

Бросив свою тележку и нелепо взмахнув руками,

бомж вдруг стал прыгать козой

и давить носками окурок и кричать:

– Земля горит! Земля горит!.. Земля в огне!.. Ад вырвался из преисподней!

Зрелище было потешное —

хотя … – и не без игры тут было.

Бомж потушил, наклонился, поднял окурок,

проверил – потух ли? —

почистил в этом месте ладонью асфальт от пепла,

отнёс и бросил окурок в урну.

Взял свою тележку и спросил курильщика:

– Дым-то у кого из пасти валит? – и сам же и ответил, – У сатаны-ы-ы… О-о-о!… он-то в аду сидит!.. и пыхти-ит… и коптии-ит… вон смотри. – и бомж показал на дымящие трубы вдалеке , – … и ты туда же?

– Все там будем , – улыбнувшись, ответил ему курильщик,

вероятно имея в виду, что когда-нибудь все умрём.

– А вот и не все! – живо возразил ему бомж.