Сергей Дымов - Вечер у камина

Не на кого было надеяться, только на себя. Два года управлялась с хозяйством, хоть и небольшое, а все одной тяжело. Умывалась каждый день горючими слезами да Мишу растила. Старшая сестра стала уговаривать меня на новое замужество. Нашелся какой-то мужик в соседней деревне, тихий да скромный. Боялась я второй раз выходить, больно горько было за судьбину свою и ребенок у меня, как-то будет к нему относиться. Но жизнь заставляет… так и второй раз замужем оказалась. Мужик оказался работящий, тоже был из большой семьи, жили они бедно. В германскую войну ранен был, прихрамывал на правую ногу. По характеру был шипун, молчал все больше, но упрямый, промолчит, а сделает по-своему. Стали жить, к Мише он неплохо относился, не обижал. Вскоре уехали мы в лес, километрах в пятнадцати от села. Назначили моего мужика лесником. Место глухое, но красивое, две речушки там, дом большой. Поди помнишь?

– Смутно. Высокое крыльцо, две большие березы нарпотив, перевернутая бочка, в которой собаки жили.

– Так, только крыльцо не высокое, березы небольшие. Тебя маленького увезли оттуда. Вот там мы и жили, дети пошли, один сын, второй… а перед войной и ты родился. Всё сыновья рождались, а дочерей не было. Как бы сейчас хорошо дочку-то иметь. Что с вас, парней-то, а она за мной бы и присмотрела. Женам-то вашим я ведь не нужна, обуза только. Судьба уж моя такая. А тогда жить стали хорошо, всё появилось, старшие ребята в школу ходили, на лыжах бегом в село, далековато было все-таки. С тобой любили все нянчиться, баловали. Бывало, ляжешь на койку и кричишь: «Качайте!» Большой уже был. Ребята охотились, ружье было, собаки. Правда, весной зверя не били. Бывало козу дикую догонят на лыжах по насту, погладят и отпустят. Она бедная, дрожит вся, стельная ведь. Баловались, конечно. Да что с них взять, дети. Отец целыми днями на лошади по лесу кружит, стога сена проверяет, да и друг ие дела у него. Я по дому управлялась: корова, овцы, ты еще маленький. За всем присмотр нужен был. Жили неплохо. Отец не пил, не курил. Михаил уехал в город, стал работать на заводе… да тут эта война-лихоманка, будь она проклята…

– Не плачь, ма. Прости, растревожил тебя.

– Ничего… Много лет уже прошло, а все – как сейчас. Миша сразу добровольцем ушел на фронт, восемнадцать ему уж было. А через год получили похоронку… Скончался от ран в госпитале… Писал в письмах, чтоб ружье не продавали… Думала, с ума сойду, а вот до сих пор дожила. Зачем только? Потом и до отца твоего дошла очередь. Решил он в лесу нас не оставлять. Купил дом в рабочем поселке Горный, недалеко от города. Крайний на улице, речной домик был. Да ты уже это должен сам хорошо помнить. Десять лет в том доме прожили. Перевез нас отец, да на войну отправился.

– Я помню, как на телеге ехали очень долго. Дождь начался. Меня чем-то укрыли, а когда телега наклонялась на неровной дороге, мне почему-то в рукав куртки заливалась вода. Как сейчас чувствую, даже холодно стало.

– Может, и дождь был, не помню. Как в тумане всё было. Вас троих ведь еще надо было подымать. Вот и мыкалась. Весной и осенью на полях в совхозе горбатилась, да и по дому все надо было успевать, накормить, напоить, обиходить. Коровы-то жалко было лишиться. Кормила и поила нас. Без нее умерли бы с голоду. А с ней, матушкой, лебеду-то не ели. Вскоре старший-то из вас уехал в город работать. Средний оформился электриком на рудник. Ты в школу пошел. Им-то двоим не до учебы, жить на что-то надо было. Взрослыми становились. От отца последнее письмо получили в апреле 45-го года. Через несколько лет выдали бумагу, что он – без вести пропавший. Пенсию на тебя начислили аж 182 рубля, это на нынешние 18 рублей. А я еще лет двадцать ждала: вот найдется, вот придет… Не верилось, что его нет. Так и не дождалась. Уже косточки его, наверно, истлели, а все не верится… Ребята выросли видные, вроде неглупые, да какие-то неудачливые, непутевые. Женились, потом оба разошлись. Средний решил куда-нибудь поехать работать подальше от родного дома. Говорят, в детстве видно, что в ком заложено. Он маленький был, плохо еще говорил, а уже бывало соберет в какой-нибудь старый чемоданишко какие-то свои игрушки и лопочет, дескать, поехал «лёко-лёко», далеко, значит, а сам уйдет за печку и сидит там несколько часов, потом выходил счастливый, довольный, улыбался. Как только терпения у него хватало сидеть за печкой. Вот в 23 года и собрал он уже настоящий чемодан. Деньги нужны стали в дорогу. Где взять7 Пришлось продать нашу кормилицу. Все равно уже сено заготавливать мне стало тяжело, а помощников-то нет. Ты еще мал был, да и хилый рос, все болел. Вот и уехал средний-то мой. Раз в год стали приходить письма, то с Волги, то из Средней Азии, потом из Сибири, Белоруссии. Десять лет путешествовал, в какой-то экспедиции работал. Напутешествовался. Уже много лет живет у теплого моря. Что-то только в гости не приглашает. Да Бог с ним. Лишь бы ему было хорошо. А то вот старший пристрастился к вину и все у него прахом идет. Семьи нет, живет Бог знает как. А ведь тоже всё было. Захотелось ему машину купить, продал дом. С тобой переехали в барак, потом на квартиру к знакомым старикам. Закончил ты семь классов и уехали мы с тобой к нему в город. Да недолго пожили там. Жене его не очень нравилось, что два рта еще добавилось, детей-то у них не было. Тогда нашли в деревне недорогой домик, я и переехала в родные места, а ты остался у брата. Учиться надо было тебе дальше, хорошо, хоть тебя оставили. Он ведь так-то заботливый, услужливый, душа у него добрая, вот только вино сгубило. Да что уже теперь поделаешь…

Вот и под старость лет никакого покоя. Тот домишко сгорел во время грозы, а я продолжаю маяться. Судьба привела в дом, в котором родитель мой скончался. Здесь, наверно, и мне помирать суждено. Здоровья совсем уж нет, да и откуда ему взяться после такой жизни. Теперь бы и пожить спокойно, да где уже, вся жизнь исковеркана. Двое на войне остались. Одни в дальней стороне, другой в вине себя топит, у тебя здоровья нет и за всех вас болит сердце… А уже пора и на место… Засиделись мы с тобой, солнышко уже закатилось, прохладно стало, комары начали есть… Ох, опять мне долго не уснуть, растревожила себя воспоминаниями…

Декабрьским солнечным днем хоронили мы со старшим братом мать на тихом деревенском кладбище. Съехались племянники, ближние и дальние родственники. Средний брат не приехал, далековато от самого синего в мире моря, да и зимней одежды у него нет. Ни к чему, говорят, она там.

Снег сверкал на солнце до боли в глазах. Глаза слезились, может быть, не только от белизны снега. Легкий ветерок шевелил серебро моих волос.

В жизни много бывает встреч,.а в памяти остаются только некоторые из них. Они и откладывают свой отпечаток на наш характер. Особенно это касается молодости, когда, не имея жизненного опыта, мы оцениваем события однозначно и прямолинейно, с максимализмом юности. В эти годы мы часто принимаем минутную влюбленность за вечную любовь. И в случае неудачи романтическое очарование переходит в жесткое разочарование. Одни после этого становятся злее, циничнее, другие, наоборот, добрее, отзывчивее, милосерднее. Какое же сердце имел Великий Поэт, сказав:

Читать дальше