Валерий Казаков - Страна чужой жизни. С юмором о грустном

В 1995 году сюда приехал с севера бывший шахтер Павел Васильевич Уткин – мужчина среднего роста, слегка полноватый, сутулый и замкнутый, который сразу же удивил местных жителей тем, что купил в центре города огромный деревянный особняк дореволюционной постройки с четырьмя гипсовыми колоннами по фасаду, мансардой и высоким крыльцом с чугунными витыми перилами.

После этой покупки обыкновенные жители городка стали относиться к приезжему шахтеру с уважением, памятуя о том, что дом этот принадлежал когда-то купцу Алексею Маслову, который был женат на актрисе Ольге Капилец – той самой женщине, которая впоследствии стала видной журналисткой, в двадцатые годы уехала за границу и умерла в Лозанне.

Откровенно говоря, этот дом был уже довольно старый, имел печное отопление, высокие потолки и такие же высокие окна, из которых осенью и зимой почему-то несло жутким холодом.

В нижнем этаже купеческого дома располагались четыре комнаты, заполненные громоздкой мебелью тёмного цвета, которая казалась никуда не годной из-за своей давно устаревшей формы. В одной из комнат стоял облупившийся бильярд, в другой – дубовый секретер, в третьей – диван с древней кожаной обивкой, твердой, как бивень мамонта. Кроме мебели в огромных комнатах было ещё три печи, украшенных синими изразцами, дубовая лестница на второй этаж и массивная кованая дверь в подвал, всегда запертая большим амбарным замком.

Ближе к осени в доме стало прохладно, печи пришлось затопить, и только после этого Павел Васильевич понял, какую глупость он совершил, купив этот дом. Огромные печи купеческого дома пожирали сухие дрова с пугающим аппетитом, таинственно гудели где-то внутри, а нагревались, между тем, очень медленно, наполняя комнаты не теплом, а какой-то древней осенней меланхолией.

Ближе к зиме в старом купеческом доме Павлу Васильевичу сделалось одиноко и грустно, особенно после того как выпал первый снег, а потом растаял и превратился в блестящую скользкую кашицу, прилипающую к подошвам сапог. Не скрашивал одиночества даже запущенный сад за окном, чьи корявые ветви поднимались до окон второго этажа.

Чем короче, чем холоднее становились дни, тем тягостнее делалось одиночество старого шахтера. Должно быть поэтому, когда однажды вечером в жилище Павла Васильевича появилась кошка – у него сразу потеплело на душе. Хоть какое-то живое существо в сумрачном доме. «Пусть живет, – решил он, – в такой вместительной хоромине места всем хватит». И, несмотря на то, что кошка выглядела более чем невзрачно, Павел Васильевич тут же простил ей все её недостатки, даже то, что она постоянно сидела на подоконнике и сонно смотрела в сад, высунув кончик языка. Она была трехшерстная, худая и подслеповатая. Мяукать, как положено она уже не могла, только жалобно открывала рот и протяжно хрипела. Или поднималась на задние лапы возле стола, цеплялась тупыми когтями за скатерть и перебирала лапами, выпрашивая еду. Зато съесть могла удивительно много. А наевшись, уходила в подполье и справляла там все свои кошачьи надобности с характерным громким звуком. К котам эта кошка была равнодушна, на мышей смотрела с брезгливостью, и вообще вела созерцательный образ жизни, отстраненно наблюдая за всем происходящим как бы со стороны.

В какой-то момент Павел Васильевич решил, что она, должно быть, тоже пенсионерка, тоже в годах, и полюбил её ещё больше, потому что почувствовал в ней родственную душу. Вместе они дожили до весны. А весной в доме появилась собака. Тоже пришла неизвестно откуда. Надо сразу сказать, что приблудная псина была невзрачная и немолодая. Не гончар, не овчарка, а какая-то странная помесь между этими двумя благородными породами. В первый момент Павел Васильевич решил было эту собаку прогнать. Ну, для чего ему старая беспородная псина, на самом деле? Но потом неопределённо махнул рукой и неожиданно для себя решил: «Пусть живет, дом большой – места всем хватит». Тем более что собака оказалась безобидная и понятливая. На прохожих без нужды не лаяла, ни на кого просто так не кидалась. Только лениво разгуливала по саду и с унылой задумчивостью смотрела по сторонам, как будто хотела что-то важное вспомнить, но не могла.

Постепенно Павел Васильевич пристрастился к прогулкам по саду вместе с собакой. Пообедает, наведет какой-нибудь еды в пластиковом ведерке и выходит в сад прогуляться. А собака уже бежит к нему, радостно размахивая рыжим хвостом, вертится под ногами, пока он шагает до собачьей миски, терпеливо ждет пока выливает, а потом принимается есть и забывает обо всем. Самозабвенно ест, аппетитно, как Павел Васильевич ел в далекой юности. И в саду с собакой Павлу Васильевичу стало не скучно. Она всегда чем-нибудь занята. Всё видит, всё замечает, на всё обращает внимание. Не ускользнет от неё ни падающий лист, ни сидящая на заборе ворона.

С кошкой и собакой в доме стало заметно веселее. Потом, правда, оказалось, что собака когда-то имела хозяина, но старый хозяин после смерти жены жутко запил, промотал всё вместе с домом и проживал сейчас, где придется. Большей частью в тростнике возле болота, где огромные бобриные норы и старая полуразвалившееся баня. Он несколько раз приходил к собаке, гладил её по крупной голове, говорил, что завидует ей. Она нашла себе пристанище, а ему совсем негде приткнуться.

Первое время Павел Васильевич старался быть с плешивым бродягой построже. Грубо с ним разговаривал, не подпускал слишком близко к душе. Думал, что он станет на пиво просить или на ночь пристроится где-нибудь в дровянике, но к счастью ошибся. Бродяга оказался совершенно безобидным. Павел Васильевич смотрел – смотрел, как он без своего угла мается, и не выдержал. Пригласил его к себе на жительство, а про себя подумал: «Дом большой, места всем хватит».

Теперь теплыми вечерами Павел Васильевич и деревенский бродяга подолгу задерживались на просторной веранде. Пили чай и беседовали. Хотя, если честно сказать, собеседник из пришлого мужика был неважнецкий. Он только слушал да вздыхал, а Павел Васильевич говорил, радостными глазами поглядывая на пышную зелень за окном. Причем, чем мудрее была его речь – тем вдохновеннее. В бывшем шахтере под старость лет проснулось что-то философское, и наличие внимательного слушателя было для него сейчас как нельзя кстати.

Иногда на веранде собиралось сейчас всё семейство Павла Васильевича: кошка, собака и беспризорный мужик Иван. Кошка, как всегда, сидела на подоконнике, высунув кончик языка. Собака лежала на полу возле порога, положив флегматичную морду на перекрестье лап. Иван располагался в старинном кресле с сонным лицом.