Борис Кокушкин - Рабыня Малуша и другие истории

– Особо ты, греховодник, – упрекнул его старший брат.

– Ну, так что решаем? – прервала пустопорожний разговор Наталья Кирилловна.

– А чего решать-то? – вздохнул Петр Кириллович, обращаясь к сестре. – Коли Марта люба тебе, так пусть так и будет. А то выберем новую рохлю, как Евдокия, намучаемся потом.

Петра не пришлось долго уговаривать – он согласился на свадьбу с Мартой сразу. А уже через неделю в Зимнем дворце состоялось бракосочетание Петра и Марты, после чего фру Иоганн Крузе – Марту Скавронскую – нарекли типично русским именем Екатерина Алексеевна.

С новой женой Петр стал заметно спокойней, но несчастья сыпались на него одно за другим.

Сначала обнаружилось, что его сын Алексей, которого прочили в наследники престола, проживающий у австрийских родственников в Вене под фамилией Коханский, замыслил недоброе супротив отца.

Разъяренный Петр послал в Тироль гвардейского офицера капитана Румянцева и с ним четырех гвардейских офицеров с приказанием доставить царевича в Россию.

Но оказалось, что родственники прячут его, переправив в Неаполь, укрыв в почти незаметном замке Сан-Эльмо.

Тогда по совету Екатерины Петр отправляет с графом Петром Андреевичем Толстым письмо к сыну, в котором было сказано, что Алексею следует вернуться в Россию, что никакого наказания не будет ни ему, ни его жене, «если ты моей воли послушаешься и возвратишься».

Хитрому и мудрому Петру Андреевичу удалось убедить Алексея вернуться на родину, где его тут же взяли в оборот. Из пыточной отцу непрерывно приносили окровавленные листки с фамилиями заговорщиков – камердинера, домоправителя, бывшего царского денщика Александра Кикина, многих придворных дам, из которых выбивали признания батогами.

Испугавшись масштабности заговора, Петр отдает окончательное решение относительно сына на откуп Особой комиссии. И все 127 ее членов проголосовали за смертный приговор царевичу. Выполняя ее решение, Бутурлин, Толстой и Ушаков задушили Алексея подушками, а официально объявили, что он умер от «жестокой болезни, которая вначале была подобна апоплексической».

По Санкт-Петербургу поползли досужие разговоры о том, что царевич де «умер не своей смертью» Но их пресекли жестко и без всяких расследований.

Дабы показать свою непричастность к смерти сына, на следующий день после его кончины Петр принимал поздравления по поводу годовщины Полтавской битвы, устроив торжественный обед и веселье.

Но ни это празднование и даже не торжественный спуск на воду нового корабля, сопровождаемый фейерверками, не могли успокоить душу царя.

А тут подкатила новая беда…

В ходе расследований Особая комиссия попутно обнаружила, что, находясь в монастыре, его бывшая жена Евдокия завела себе любовника – майора Глебова.

Государственный канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, докладывая царю, расписал во всех подробностях произошедшие интимные встречи, что окончательно вывело Петра из равновесия.

– Куда смотрел архиепископ Досифей, которому было поручено досматривать за ней? – взревел Петр, грохнув кулаком по столу.

– Он покрывал ее блуд, – пожал плечами граф. – Видно, сочувствовал, не иначе…

Сам же подумал: «И чего взбеленился? Она ныне не жена ему, а стало быть, вольна в поступках».

Но Петр, казалось, обезумел.

– Глебова пытать – пусть все расскажет, как блудодействовал с бывшей царицей! – орал он. – Сам приду, проверю!

И действительно, он явился в пыточную, где несчастного майора прижигали раскаленным железом и углями, секли кнутом, но тот молчал, видимо, не понимая, чего от него хотят.

Запирательство майона привело Петра в бешенство.

– На кол! Да сделать скамейку для ног, чтобы раньше времени не помер. И оденьте потеплей, чтобы не замерз на морозе, – брызжа слюной, кричал он. – Да поставить перед окнами Евдокии…

Разошедшийся Петр уже не мог остановиться. По его приказу Александру Кикину, охранявшему бывшую царицу, отрубили сначала руки, потом ноги, а после того, как отрубили голову, посадили ее на кол. Несмотря на святой сан, колесовали и архиепископа Досифея.

Ближние друзья Петра Александр Данилович Меньшиков и Франц Лефорт, наблюдая за государем, были обеспокоены психическим состоянием друга.

– Я заметил, что он все чаще приходит в ярость по малейшему пустяку и все медленней отходит от нее, – поделился наблюдениями Франц. – Иной раз у него отнимается левая рука и застывает в гримасе левая же щека, а отходят они только на второй день.

– Я иной раз захожу к нему, а он сидит неподвижно в кабинете, смотрит на портрет Анны и в этот момент ничего не видит и не слышит вокруг себя, – согласился с ним Меньшиков. – И знаешь, мне порой в голову приходит дурная мысль – он и столицу-то перевел из Москвы в Санкт-Петербург только для того, чтобы быть подальше от Немецкой слободы, не видеть дома, что он подарил Анне и не встречаться с людьми, которые были возле нее.

– Да ну, ерунда, – отмахнулся Франц.

– Я понимаю, и все-таки, – вздохнул Александр. – Не вылазит эта мысль из головы…

– Может быть, он и Виллима Монса назначил в личную канцелярию Екатерины в память об Анне?

– Ага, пустил козла в огород, – усмехнулся Меньшиков. – Этот бабник как раз там кстати. И без того Екатерина принимает мужиков без счета, а тут еще один. Рожает без конца, а от кого дети, сама, небойсь, не помнит… Вон уже с десяток в подоле принесла.

– Тихо ты, – предупредил Франц друга. – Я только не понимаю, – неужели Петр не догадывается об этом?

– Может быть, догадывается. Только если рубить головы всем ее любовникам, страна останется без советников царя, – засмеялся Данилыч.

Петр в это время был в инспекторской поездке в Архангельск. Вопреки обычаю, он в этот раз не выслал вперед гонца с сообщением о своем скором прибытии. А при появлении в столице он прошел прямо в спальню жены и застал там ее с Виллимом Монсом в весьма непотребном виде.

Эта новость так поразила самодержца, что он слег на две недели, предварительно распорядившись отсечь голову соблазнителю и посадить ее на кол.

С этих пор Петра стали мучить сильные головные боли. Меньшиков заметил, что его друг все чаще хватается за сердце.

В один из дней он слег окончательно. Собравшиеся вокруг него близкие в растерянности ждали, чем кончится его болезнь. Лекарь, срочно вызванный из Пруссии, на вопрос о состоянии больного только разводил руками.

В один из дней Петр на мгновение очнулся и еле слышно пробормотал: «Отдайте все…»

Присутствующие в недоумении стояли, поглядывая друг на друга. А склонившемуся над другом Меньшикову показалось, что с последним вздохом Петр прошептал: «Анхен…»

Данилыч решил, что ему померещилось и не стал говорить об этом присутствующим. Мало ли что мог пробормотать человек, уходящий в небытие… И незаметно для всех положил в изголовье умершего друга портрет его любимой…