Александр Образцов - 365 рассказов на 2007 год

Голомазов временно помирился со своей бывшей женой, которая устроилась преподавать литературу в медицинском училище, и она начала печь «наполеоны», которыми он и удерживал в течение недели около себя семиклассников, постепенно приручая их рассказами о футбольной доблести и славе.

Их фамилии были Тарасов и Баран.

Грузчик Юра Фролов был единственным, кто любил городок беззаветно, слепо, навсегда. Он демонстрировал его Голомазову с высоты уютного кладбища, откуда была видна гигантская излучина большой реки, огибающая городок. Он водил Владислава по горбатому снегу и, топая ногами, рассказывал об остатках крепостной стены XIII века. Он просил разрешения у хозяев на Почтамтской улице, 28, и, стоя в огороде по колено в снегу, восхвалял конёк на островерхой крыше и резные наличники. Наконец, даже небо над городком, по его словам, было таким образом втянуто в игру рельефа на земной поверхности (он чертил грубую карту, где Уральские горы как бы укачивали в зыбке Валдайскую возвышенность), что создавались исключительные условия для различного рода ремёсел и искусств. Здесь Юра требовательно, жёстко посмотрел на Голомазова…

Бывшая жена Голомазова, Ванда, напоминала человека в толпе, который изо всех сил стремится смотреть поверх голов, как будто там, вдали, люди лучше. Они и поженились быстро потому, что Голомазову стало лестно: как это, интересно, она его разглядела издалека, стоя в пёстрой толпе людей искусства – молодых актёров, средних лет режиссёров и пожилых драматургов? Сама она тоже что-то писала для Москонцерта. Но уже через год она разглядела своими дальнозоркими глазами кого-то в оставленной пёстрой толпе. И ушла. А теперь снова вернулась.

Толстый, стального цвета свитер, джинсы и жёлтые полусапожки хорошей кожи вот уже второй год поднимали настроение в начале зимы. Сам себе Владислав казался таким ладным, опрятным и добродушным, что этого не могли не замечать встречные женщины. Сейчас он оделся именно так, потому что шёл на приём к главе городской администрации. Юра Фролов рассказал: Гржибовская, Светлана Ивановна, 35 лет, двое детей, муж – главный механик текстильного комбината (тот самый, кого отчислил Голомазов в первый же день из команды), что её основной заскок – строительство детских учреждений: садиков, яслей, грибков, песочниц, каруселей, горок. К футболу равнодушна.

– Не пойму, что вас привело в наш город, – сказала Гржибовская, снимая очки, коротко дыхнув на одно, другое стекло, задумчиво протирая стекла платочком из-за обшлага костюма. «Нет, Юра, – подумал Голомазов. – Это моя бывшая жена – самая элегантная женщина здесь».

– Я и сам не понял в первую ночь на вашем вокзале…

Она вздохнула так: руки не доходят.

– …но потом вдруг начал понимать.

И Владислав начертил ей карту Юры, озвучив его же идеями об избранности городка. Гржибовская машинально надела очки, принялась рассматривать карту. Видимо, необходимость для города любой славы, кроме футбольной, глубоко укоренилась в ней, потому что она сразу согласилась считать город уникальным по физико-географическим характеристикам, но в ремонте трибун, а тем более в прокладке к ним теплотрассы решительно отказала.

К Новому году Голомазов окончательно помирился с женой.

– Ты меня используешь в невыносимых качествах, – сказала она. – Но мне это нравится всё больше и больше! Я теперь понимаю, почему на Востоке женщина шла за мужем в погребальный костёр.

Бешеная деятельность, развернутая Вандой, привела к тому, что в одной квартире собрались три семьи: Гржибовские, Гавриловы (директор комбината с мужем) и Голомазов с Вандой. В качестве приманки был обещан актёр экрана, которому Голомазов кроме дороги оплатил высшую категорию за выступление.

Актёр рассказал несколько анекдотов, нарисовал на листе ватмана несколько генеалогий, ответил на вопросы и стал стремительно напиваться.

Голомазов в свою очередь сделал всё возможное, чтобы произвести впечатление на Гржибовского и Гаврилова. И казалось, что рассказ о договорных играх, о грандиозных, но оставшихся неизвестными широкой публике скандалах, о привычках великих спортсменов помирил с ним Гржибовского.

Так только казалось. В два часа ночи Владиславу наконец удалось отколоть Гржибовскую от компании, они оделись и вышли во двор. Без привычки к чистому, звёздному небу Голомазов начал выспренно и очень уж издалека. Начал рассказывать свою жизнь спортсмена, затем свою жизнь тренера. Он никак не мог подойти к осознанию собой громадной цели приезда в этот город. Гржибовская вначале слушала его молча, а затем начала вздыхать.

– Пожалейте вы меня хоть в эту ночь, – сказала она, подняв руку и поправляя воротник его куртки.

Как будто ожидая этого жеста, из-за сугроба выскочил Гржибовский. Он молча бросился на Голомазова. Они упали в снег, барахтаясь и мыча. Голомазов вначале был удивлён, но быстро рассвирепел. Если бы Ванда не спасла положения, появившись вместе с Гавриловыми и упав на замахнувшегося Голомазова, быть бы драке. Это поняли все. Но Ванда, смеясь, совсем ушла в сугроб, Голомазов её оттуда извлек, Гаврилова расхохоталась и сказала так:

– Давно я так не веселилась на Новый Год! Лет тридцать пять!

Через неделю были готовы сметы на ремонт стадиона, прокладку теплотрассы под трибуны и обещаны пять ставок слесарей-ремонтников четвёртого разряда для Голомазова.

– Итак, «Текстильщик», – сказал Голомазов. – А повеселей что-нибудь нельзя придумать?

– Может, по названию города? – предложил Юра, наливая чай. Они сидели в кухне Фролова и вели стратегические переговоры.

– Этот город настолько не прославился на протяжении веков, дорогой Юра, что его имя не создаст команде известность, – Голомазов склонился над тетрадью, надписывая её «ТЕКСТИЛЬЩИК».

Юра очень обиделся за город.

– А вот во Франции…

– Когда мы будем играть во Франции, мы научим их скромности, – сказал Голомазов. – Ты подумай лучше, в какой цвет нам красить скамейки на трибунах.

– Значит, название клуба можно первое попавшееся, а скамейки…

– А скамейки – нет. Скамейка, если хочешь знать, дорогой Юра, это самое важное в спорте. На ней человек сидит. Он всегда помнит, на чём сидит, даже когда кричит «гол!» пять раз за полтора часа. И вот я думаю… Голубой – это немного прохладно, а? Бежевый – как будто пачкается. Сидишь и боишься приклеиться. А что ты думаешь насчёт зелёного?

– Зелёного? – Юра не мог понять, шутит Голомазов или нет.