Алексей Янкин - Обмелевшие реки

– Как же ты могла оставить его одного?! – Никита укоризненно выговаривает сестре, – В таком состоянии.

– Но, Никита, я же не могла знать! Он не говорил, что собирается куда-то.

– Нельзя, нельзя было его оставлять! Надо было уговорить перейти к вам. Хотя бы на время.

– Поверь, Никита, мы пытались, пытались уговорить его, – вмешивается в разговор Саня, – Так ты же знашь отца свово. Если чо забрал в голову, так ломать бесполезно.

– Да, Никитушка, мы уж и так, и эдак просили. – Алёнка виновато смахивает слезу со щеки, – Я и подумать то не могла, что он решится, куда-то уйдет. Думали, пусть немного один побудет, если легче ему так. Успокоится. А потом еще поговорим. Мы и думали твёрдо, что к осени заберем его.

– А оно вон как обернулось, – вновь вклинивается Саня.

– Мы уж через три дня приехали, а его нет. И по-всякому думали. Весь остров обошли. Нет его нигде. Думали, надеялись, может на охоту куда уплыл. Побродит малость, успокоится, да вернетси. Потом еще два раза приплывали. А его всё нет да нет.

– Ладно, – вздыхает Никита, – А куда он уйти мог, не думали?

Супруги переглядываются:

– По-всякому кумекали. Да что мы – весь скит гадал. Чо токо не предполагали. Да всё ерунда кака-то получатся.

– Ну а ты как сама думаешь?

Сестра расстроено пожимает плечами. Если бы Никита знал, как она себя казнит. Саня тоже расстроено молчит.

– А может решил вернутся в тот свой мир, – предполагает Никита, кивая куда-то назад, – Из которого он пришел? С детства помню, как отец не раз рассказывал о том мире, где жил прежде как попасть в наши места.

– Не, не, – решительно мотает головой Саня, – Ты же помнишь, он завсегда при том говаривал, что никогда не был там счастлив и, ни за что не хотел бы возвращаться туда. Не думаю, что сейчас он посчитал иначе.

– Да, да, – соглашается Никита, – Да и кто там его может ждать теперь? Но куда же тогда он мог пойти? Вспомните. Может словом каким обмолвился невзначай. Какой намек был.

Вдруг Алёна вздергивает голову:

– Слушайте! Я, кажется, знаю. Мне вот что только в голову пришло…

– Что? – оба молодых человека с интересом оборачиваются к ней.

– Помните, как мама… – при слове «мама» голос молодой женщины вздрагивает, – как мама говорила, что отец когда то был влюблен в ту дикарку. Ну ты помнишь… – обращается она к брату.

– Ты говоришь о Сакум Аине-Ойе?

– Ну да. – гордо вздернула головой Алёнка, – Вроде так она называла её.

– Ну-у, не знаю… – с сомнением тянет Никита, – Когда это было-то.

– Ты же с отцом не раз и не два ходил к ней, – ревниво выдала молодая женщина, – Только вдвоем и ходили. Когда мать жива была еще.

– Ты что!? С ума сошла? О чём говоришь-то? – понял плохо скрытый упрёк сестры молодой человек, – Да и не к ней одной мы ходили. К лесовикам. Там их много живет. Отец любил мать. Ни разу он не дал мне усомниться в том. Скорее Аине-Ойе была влюблена в отца. Но и она сама тогда была уже замужем.

– Тогда? – подхватила Алёнка, – А теперь?

– Ну, – нехотя признался Никита, – несколько лет назад муж её умер.

– Вот-вот, – настаивала на своем собеседница, – Отец теперь один. У Сокум той, ты сам говоришь, муж умер. Почему им и не встретиться, не возобновить старую дружбу. Кому теперь от того плохо станет? Может отец действительно решил провести старость в стойбище дикарей. Я ведь не в упрек ему, – встрепенувшись, примирительно говорит женщина, ласково касаясь руки брата, – Я ему только добра желаю.

Никита поморщился при слове «дикари», но подумал, что в словах сестры действительно есть смысл. Во всяком случае, другого более-менее вразумительного предположения больше нет. Алена же уже загорелась своей идеей:

– Подумай сам. Он решил, что будет нам обузой, и пошел туда, где его, как он думает, ждут. И где ему, как он думает, будут рады.

– Обузой? Ты считаешь, что отец был бы для нас обузой!?

– Нет, нет. Что ты! Он мог так подумать!

– Алёна, очевидно, ты так позволила подумать ему. Подумать, что станет обузой.

– Нет, нет, нет… Что ты говоришь, Никитушка? – молодая женщина сама испугалась, что слова младшего брата, могло статься, отчасти правдивы, – Нет, нет. Того быть не может! – и она уткнулась лицом в ладони.

Саня себя неловко чувствовал, переминаясь с ноги на ногу. Ему жалко жену, но и в справедливости слов шурина трудно сомневаться. Тесть действительно мог так подумать. Все слишком были погружены в свои заботы и, фактически, оставили несчастного старика один на один со своим горем.

– Ладно, ладно, – успокоил брат сестру, – Прости. Не то, совсем не то говорю. Не по делу. Я и сам не меньше твово виноват. Никогда дома меня нет. Тока о себе всегда думал. Словно у родителей и нет своей души, своих хворей, горестей. Словно им и не надоть слова доброго-то от сына непутевого услышать хоть изредка. Тока о себе, тока о себе… – Никита вздыхает. Он всегда, когда волноваться, начинал говорить на местный манер.

Какое-то время все трое сидят молча. На печке посапывает Феклуша. Завитки светлых волос прилипли к сонному личику.

– Чо делать будем? – наконец подняла на мужчин покрасневшие глаза Алёна.

– Я пойду в стойбище лесовиков. Надо всё выяснить.

– Пойду с тобой! – решительно заявил Саня.

– Нет. Ты здесь, семье нужен. Воспитывай мою племянницу, – с этими словами Никита, покопавшись в котомке, извлек несколько вырезанных из дерева фигурок зверушек и поставил их на печке рядом с головой спящей девочки, таким образом, чтобы проснувшись, она сразу увидела их.

– А я поутру, пораньше, пойду.

Войдя в неглубокую и тихую в это время года речушку Быструю, соединяющую Большое и Одинокое озёра, Никита почти сразу наткнулся на затащенную под раскидистую ель лодку отца. Впрочем, он и ожидал её здесь найти, так как это то самое место, где отец оставлял берестянку каждый раз, как отправлялся в сторону стойбищ лесовиков. Выйдя и обследовав лодку, охотник убедился, что она спрятана довольно небрежно. Почти не скрыта от малейшего дождя. Похоже оставивший её не собирался возвращаться. Никита качал головой, озабоченно ворча. Это ему явно не по нраву.

Так как речушка сильно обмелела и дальнейший путь по ней стал бы излишне утомителен, Никита вытащил и свою берестянку, старательно припрятав обе лодки (не от людей, от непогоды). Теперь тайник разглядит только наметанный глаз таёжника. Дальше отправится налегке, имея при себе лишь котомку с обычным своим припасом да ружье. Рыжий нетерпеливо рыскает по берегу, шаря носом по земле. Ему путешествие по воде за последние дни порядком надоело.

Вот они, следы отца. Ничто – ни ветры, ни дожди не успели еще скрыть их. Правый след чуть глубже – следствие поврежденной некогда ноги. Они то исчезают, то проявляются вновь, особо четко проступая на влажных чистых участках почвы. Если след временами теряется – пёс мигом отыскивает пропажу. Следы тянутся цепочкой по лесу, но далеко от протоки не удаляются и вскоре приводят к другому озеру. Пробираясь вдоль топкого берега, только-только освободившегося от вешних вод, охотник убеждается, что оставивший следы путник действительно идет в направлении стойбища. Этой дорогой они с отцом ходили не раз, а затем уже молодой охотник и сам проходил здесь.