Борис Алексеев - Второе полушарие

Разве не похож убитый на дуэли поэт на эту мёртвую певунью?

На фотографии Андрей и Белла… Слева – затейливая форма, вытесанная из травертина, справа – живая ранимая лебедь. Андрей – мастер ритмических построений, Белла – тихий шелест камыша и высокий полёт стрижа в небе! Наверное, их тянуло друг к другу. Гротеск Вознесенского и гармоническая глубина Ахмадулиной обозначили в поэзии два полюса, два разноимённых знака бесконечности. Вся поэтическая среда второй половины XX-го века находится между ними. Огромный Евгений Евтушенко – резонансный всплеск промежуточного материала между Беллой и Андреем. Вот только осу́жденный за тунеядство «окололитературный трутень» Йося Бродский как-то сразу переместился на другую самостоятельную координату и стал по собственным текстам изучать Вселенную. Бог ему судья за хорошие стихи!

Наше телевидение (какое же оно наше?) не упускало случая показать Андрея и Беллу старыми и немощными. И мало кто замечал подмену. Лукавые тележурналисты предметно убеждали нас в том, что поэты – такие же люди, как все. Они старятся и умирают. И если божественная красота слова принадлежит людям, значит, нет нужды верить в Бога!..

Лукавый знает, что Бог есть. Он Его видел, но он Его ненавидит. Он зазывает нас в свою «старческую гримёрку», чтобы аргументировать наглядно: вот умирающий источник красоты, мнимо всё!

Снова змей подносит, как встарь, яблочко – смотрите, любуйтесь, пробуйте…

Сальери понимал, что за птица этот Моцарт и откуда родом.

Мы же ходим на могилы поэтов поплакать у оградки, почитать стихи и «имянуть» их иконки на лавочке. Земное отражение нам привычно, оно греет наши чувственные начала. А по ночам, облокотившись на подоконник, мы мечтательно глядим на звёзды, пишем стихи и ощущаем себя крылатыми, совершенно как они. Нам приятно заниматься перед сном литературой. В отличие от них, мы умеем жить и засыпать счастливыми.

Вы устали от трудов и присели передохнуть. Перед вами медленно течёт большая незнакомая река. Невдалеке к тонкой жердине прибита старая полусгнившая табличка. Что написано – не разобрать. С минуту усталость и любопытство делят остаток ваших сил. Но вот любопытство всё же берёт верх, вы приподнимаетесь, подходите к жердине и, щурясь на заходящее солнце, читаете: «Река Времени»…

Русло этой странной реки вьётся змейкой среди житейских холмов и где-то вдалеке успокаивается, пополняя море Забвения. Течёт река. Ветер гонит волнистую рябь на отмель. Волны ласкают берег, пенятся, откатываются назад и исчезают в массе уходящей жизни.

Мы строим дома, сажаем деревья, трудимся над продолжением рода. Почему о нас не помнит земная Лета?

Может быть, потому что мы не только рождаем своих сыновей, но и убиваем чужих; не столько строим, сколько разрушаем дома друг друга и рубим на канцелярские бланки высокие корабельные леса, которые насадили наши деды? Своими руками вырубаем память о себе из книги Жизни, вычёркиваем даже неплохо написанные страницы…

С другой стороны: вовсе не обязательны знания о похождениях Ламанчского идальго. Однако, мы бережно храним и столетиями пересказываем их нашим детям, а слово «Сервантес» употребляем в ряду базовых знаний не только об Испании, но обо всём человечестве. Почему так?

Анонсирую мысль:

нас от твари отличает то, что ОСМЫСЛЕНИЕ ЖИЗНИ И ЖИЗНЕННЫЕ ИДЕАЛЫ мы ставим ДОРОЖЕ САМОЙ ЖИЗНИ. Ради утверждения Смысла бытия мы готовы страдать, как Сервантес, как Максим Грек, даже умереть на костре, как Джордано Бруно и тысячи христианских мучеников! Не все, конечно.

Наверное, Бог с улыбкой смотрит на европейский запад, заваленный биотоварами для удовлетворения велеречивых прихотей человеческой плоти. И с грустью наблюдает, как эта тварная проказа всё более проникает в милые Его сердцу Россию, Белоруссию и Украину… Будучи рачительным хозяином, Бог не спешит вмешиваться в новый демократический порядок отношений, который придумали люди.

«Если они исповедуют демократию, значит, не верят в Меня, – думает Вседержитель, – ну какая может быть демократия между человеком и Богом? Но!

Т.к. Я есьм, – при этих словах Господь обычно глядит на Своё отражение в ледовом зеркале огромного арктического озера, – ну да, вот же Я, … то рано или поздно человеческая демократия лопнет от собственной внутренней злости».

Трудно рассудить миром даже двух претендентов на одно место под солнцем, а тут их целый миллениум. И каждый говорит: «Имею право!»

Однако, прекратим дерзостные измышления о Боге и вернёмся на Землю.

Неистовый Ван Гог – пример абсолютного подчинения всех жизненных сил идее общечеловеческой любви. Десять отчаянных лет он служил людям своим художеством как христианский проповедник. Наверное, надо уметь так распять себя за людей, чтобы хоть на какое-то время остаться в их неблагодарной памяти! Мы смотрим на его автопортреты с вязанками кистей и наивно полагаем, что он кисточками выписывал вихри на своих холстах. Нет! Живописный мазок Ван Гога – это след кровоточивых стигматов художника-мученика. Попробуйте мысленно сжать свои благополучные десятилетия в одно неистовое, смертельное, может, тогда и вы, потеснив великих, попадёте в Историю.

Течёт река времени. Тонут, оседают на дно напитавшиеся «речной влагой» коряги и круглый лес-топляк. Редкие брызги пены подхватывает ветер и орошает окрестные берега. Новые и новые пряди человеческих волн скользят вдоль залитых солнцем виноградников Арля, где Винсент вот уже третье столетие подряд пишет свои замысловатые картины.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.