Наталья Борисова - Инязовки. Феноменология женского счастья

– Я полна решимости разрубить, наконец, этот гордиев узел и узнать, куда подевался мой парень, – упрямо твердила я. Ермошка, единственная трезвая голова, вызвалась меня сопровождать. Долгая поездка в холодном трамвае на другую сторону Ангары оказалась безуспешною: в комнате Бориса никого не было.

Домой на каникулы я поехала с Галкой и Женькой. Я знала, что и я, и мои подруги – все одинаково будем обласканы маминой заботой и вниманием. Выходя из самолета, я была уверена, что сразу увижу отца среди встречающих. Так оно и было – его служебный «уазик» терпеливо поджидал нас в аэропорту. При всей своей занятости отец оставлял дела ради того, чтобы встретить любимую дочь. Дома ожидал искусно приготовленный завтрак и… la sonrisa de mama (улыбка мамы), полная радушия и гостеприимства.

Три дня промелькнули, как один миг, сменой картинок в пестром калейдоскопе. Вот мы на санно-лыжной трассе, и похожие на завернутых кукол саночники, ведомые огромной скоростью по крутым виражам, стремительно проносятся мимо, обдавая наши восторженные лица легкими снежными брызгами. Вот мы расслабленно сидим за столиком бара и, обозревая с высоты одиннадцатого этажа панораму города, неспешно тянем через трубочки коктейль. А вот мы уже на плотине Братской ГЭС. Спускаемся по крутой натоптанной тропинке, ведущей к месту, где отвесные скалы, поросшие редкими столбиками сосен, прямо под ногами обрываются в бездну. И вдруг глазам открывается потрясающая великолепием картина: полный обзор реки, перегороженной гигантской плотиной. Покорившись воле человека, Ангара несет свои воды величественно и важно. Среди заснеженных берегов, под сумрачным ненастным небом, они кажутся темными и печальными.

Согласно легенде, Ангара была единственной дочерью старика-Байкала. В давние времена могучий Байкал имел добрый и веселый нрав. Пуще своего сердца он берег свою красавицу-дочь, никуда от себя не отпускал. Но однажды своевольная Ангара решила убежать к своему возлюбленному Енисею. Проснулся отец, гневно всплеснул волнами. Поднялась свирепая буря, почернело небо, звери в страхе разбежались по всей земле, рыбы нырнули на самое дно, а птицы улетели к солнцу. Только ветер выл, да бесновалась вода. Могучий Байкал ударил по высокой скале и бросил ее вслед убегающей дочери. Скала упала прямо на горло красавице. Взмолилась Ангара, задыхаясь и рыдая, стала умолять отца дать ей хоть каплю воды. «Я могу дать только свои слезы», – ответил Байкал. И с тех пор уже тысячу лет бежит Ангара к Енисею слезами старого Байкала…

Памятным снимком в лучшей фотостудии города завершают свое пребывание в Братске мои гостьи. Но вот они уехали, а я осталась в одиночестве, мечтая о том, что Боря когда-нибудь приедет ко мне, и я поведу его по своим любимым местам.

Каникулы закончились. С нетерпеливой радостью я летела в Иркутск. Если бы у меня были крылья, я летела бы быстрее самолета. В тот же вечер мы с Женькой поехали к Борису. Около общежития я вдруг оробела, представляя нашу встречу, но мои переживания оказались напрасными – его опять не было дома. Сказали, что уехал в Зиму. Зачем?! Никто не считал нужным объяснять.

Потянулись учебные будни. Заканчивались занятия, и я шла в читальный зал, где, укрывшись за томиком всемирной литературы, просиживала до самого закрытия. Здесь никого не интересовало, что с моим лицом. Никто не подшучивал над моей привязанностью к легкомысленному парню, не ругал за слабохарактерность, за неумение жить сегодняшним днем, отбросив в сторону неприятности, осложняющие жизнь. Тихий шелест страниц, приглушенные перешептывания – и мысли, подхваченные чужими страстями и переживаниями, уносятся далеко-далеко, в выдуманный мир книжных героев.

Я покидаю читальный зал вместе с последними посетителями, медленно бреду по темной улице. Не несут меня ноги в общежитие, где каждая мелочь напоминает о Борисе. Тяжело жить, когда чувствуешь себя никому не нужным. Когда пришел «рыжий гринго» Афанасий, я обрадовалась ему, даже просияла.

– Какая ты хорошая сегодня! Целую вечность тебя не видел, – он радостно обнимал меня, удивляясь моей покладистости. – Соскучился по тебе ужасно. Хорошо отдохнула дома? Все у тебя в порядке?

Афанасий когда-то учился в нашем институте, но был отчислен за пропуски и теперь приходил в общежитие «по старым адресам». Рядом с собой я его никогда не представляла. Униженная исчезновением Бориса, я с недоумением наблюдала, какой восторг вызывало у Афанасия одно мое присутствие. Как-то вечером он задержался в нашей комнате. Девчонки выключили свет и, пошептавшись, вскоре затихли. Интимная обстановка прибавила парню смелости.

– Можно я прилягу рядом? Возьму и скажу всем, что ты моя жена.

– Ни один мужчина не ляжет на мою постель! – ответила я жестко.

– Ты меня не понимаешь! Ты хоть что-нибудь чувствуешь? Жестокая ты! Садистка! Я понял, насильно мил не будешь! – с этими словами он мрачно покинул комнату.

Пришла весна. Таял снег. Бежали звонкие струйки из водосточных труб, под которыми мы с Женькой мыли сапоги и яблоки, совершая продолжительные прогулки по городу. «Эх, Боря! Сколько воды убежало, сколько растаяло снега, а ты ко мне не приходишь, а ты ко мне не едешь!» – восклицала я, вдыхая чудесный весенний воздух. В моей жизни ничего не менялось, кроме погоды.

Когда мне становилось очень грустно, так, что хотелось плакать, я сочиняла письма, чтобы прочитать их глазами Бориса и порвать. А одно даже хотела отправить. «Боря! – писала я и далее цитировала монолог Росарио из „Доньи Перфекты“: – На деревьях уж птицы утра зашевелились. Седая ночь умирает на остром камне. Пойдем, отыщем темный угол, где я смогла бы тебя любить. Поверь, что не страшны мне люди и яд, который бросят в нас. Увы! Минуты нет, когда б к тебе я не стремилась. Меня влечешь ты – я иду, ты говоришь, чтоб я вернулась, но я по воздуху лечу тебе вослед былинкой легкой. Я буду спать у ног твоих, стеречь все, что тебе приснится. Нагая, буду я смотреть на поле, как твоя собака…» Как хорошо, что я вовремя одумалась! Чувственная откровенность, свойственная героям испаноязычной литературы, могла шокировать несведущего парня.

Женька повезла меня в Зиму, где в приземистой избушке, словно стукнутой «по шапке» и ушедшей по самые окна в землю, жила ее мать. Мне хотелось ощутить дух города, где Боря провел свои детские и юношеские годы , попытаться что-то понять, переосмыслить.

В небольшом провинциальном городке, подарившем миру знаменитого поэта Евтушенко, царило удивительное спокойствие. Мы ходили по Зиме с утра до вечера, но Бориса не встретили. Местные пареньки, низкорослые крепыши, обращали на них много внимания, все здоровались и улыбались. Даже пожилые мужики оборачивались вслед: «Ах, какие красавицы! Был бы я помоложе!» Совершенно бесхитростный зиминский народ! Для этих людей наше появление стало «событием». Вот почему Борис Барханов, выходец из этого простодушного народа, отказывался понимать мои причуды.