Елена Богатырёва - Наследница

– Вы – Лия, – то ли выдохнул, то ли выкрикнул капитан, ухватив за тонкий локоть ту, чей образ с утра носил в памяти.

Сначала девушка удивленно взглянула на его форму, потом посмотрела в глаза и направилась в соседнюю комнату. Капитан вышел следом и снова спросил:

– Лия Светлова?

– Да.

– Вам нужно будет поехать со мной.

– С какой стати? – скривила она тонкие губки и показалась капитану несимпатичной, даже отталкивающей.

– Произошло несчастье. Погибла ваша бабушка…

Девушка стала медленно опускаться на стул, и капитан сделал движение подстраховать ее, чтобы ненароком не упала.

– Когда? Как? – крикнула Лия, потому что музыка стала громче.

Теперь ее губы дрожали, и она вновь стала казаться ему ангелом во плоти. Капитан сдержанно кивнул в сторону входной двери и помог девушке подняться. Она накинула шубку и спустилась вслед за ним к машине. Молча покатили по ночным улицам.

– Будет опознание? – с трудом выговаривая каждое слово, спросила девушка.

– Опознавать-то нечего, – буркнул капитан, уткнувшись в окно.

В отличие от молодого капитана, всю дорогу смотревшего на Лию с благоговением, в строгом полутемном кабинете с ней обращались совсем иначе. Несколько военных – она разглядела только, что младший из них был подполковником, – задавали ей вопросы, вовсе не заботясь о ее чувствах.

– Сколько вам лет?

– Двадцать.

– У вас остались родственники?

– Не прямые… И я их не знаю.

– Догадываетесь, почему вы здесь?

– Погибла моя бабушка, мне сказали.

– Вам не кажется странным, что гибелью бабушки занимаются военные?

– Я не знаю…

– Вместе с ней погиб некий Павел Антонович Синицын. Вы знаете его?

– Она что-то такое говорила…

– Что?

– Что он очень болен. И ему нужна помощь…

– Ваши родители ведь тоже погибли, верно?

– Да, давно.

– Тоже в аварии?

– Да.

– В последнее время кто-нибудь звонил вам? Угрожал? Предлагал что-нибудь?

– Нет.

– Если хоть что-то в ближайшее время покажется вам странным или подозрительным, обязательно позвоните нам, – один из мужчин протянул ей клочок бумаги с нацарапанным телефоном.

– Хорошо. Но я не понимаю…

– Можете идти.

Лия поднялась и, уже взявшись за дверную ручку, услышала:

– Вы когда-нибудь видели этого Синицына?

– Да. Раз или два – не помню.

– Он жил один? Вы в курсе, что за несколько дней до гибели он женился?

Она удивленно подняла брови.

– Некую Аню никогда у него не встречали? Мужчины за столом внимательно наблюдали за Лией, стараясь уловить малейшую тень, которая могла пробежать по ее лицу.

– Меня это никак не касается, правда? – холодно сказала Лия и вышла.

31 декабря 2000 года

По дороге на работу Николай Васильевич Воронцов вновь ощутил неприятное чувство тревоги. Внутри словно зажегся красный огонек, и тело привычно отреагировало – руки сдавили руль сильнее, зубы плотно сжались, дыхание стало реже. Что-то должно было случиться. Интуиция подводила его редко. Где-то за поворотом его поджидало то, что он называл искушением. И на этот раз он не был уверен, что сумеет устоять.

Пятнадцать лет назад он решил больше не вмешиваться в течение этой жизни. Осел в Питере, сменил адрес и телефон. Отгородиться от людей оказалось совсем нетрудно. Отвечаешь на вопросы односложно и на ходу – больше тобой не интересуются. Ни соседи, ни коллеги. Мысленно разговариваешь сам с собой, с друзьями, раскиданными по всей стране. Дверь своей квартиры охраняешь от посторонних, точно алтарные врата: внутрь – только посвященные. Не отказываешь себе в маленьких радостях, вроде бутылки водки по выходным или знакомства с приятной блондинкой среднего возраста – легкомысленной и веселой, такой, которая наивно поверит, что номер телефона, который ты ей записываешь наутро, действительно твой.

Поначалу он пытался отказаться и от этих маленьких радостей. Сразу же после смерти Вики, глядя на симпатичную женщину, чувствовал себянегодяем. И потому что любил ее очень, и потому что винил себя в ее смерти. Возможно, какой-то другой мужик на его месте сумел бы обойтись. Но природа запрограммировала его иначе. Через год все женщины, от семнадцати до семидесяти, казались ему соблазнительными. Они заполонили его сны и мысли. Воронцов был на грани нервного срыва, когда случайная белокурая бестия, поймав его на тротуаре у своего дома, попросила втащить на четвертый этаж новое кресло. Воронцов втащил и попросил воды. Она принесла вина. Они поняли друг друга без слов, и Воронцов провел у нее на три часа больше, чем нужно для того, чтобы выпить бокал вина.

После этой встречи все разом встало на свои места и соблазнительных женщин на свете оказалось втрое меньше. С той поры мелкие радости стали обязательной частью его жизни. Но он потреблял их как больной лекарство: в обязательном порядке, в ограниченных дозах и только для того, чтобы испытать временное облегчение. Он чувствовал себя безнадежно больным. Выздоровление ему не грозило.

После смерти Вики одиночество не тяготило его. Напротив – оно врачевало его раны. Но со временем раны затянулись, утрата потеряла привкус горечи, а пустота сделалась невыносимой. Воронцов попробовал съездить на рыбалку с соседом, выпить с коллегами, но мужики оказались настолько ограниченными и приземленными, что пустоты его ничем, кроме разочарования и раздражения, не заполнили. Выходило, что не только он отгородился от мира, но и мир отгородился от него.

Время шло, а он так и не привык к своей новой жизни. Хотя вроде бы неплохо в ней устроился. Несколько лет назад открыл собственную мастерскую по ремонту телевизоров и магнитофонов. Стал прилично зарабатывать. Даже – более чем.

Но когда добрая половина твоих друзей пребывает в мире ином, важно выбрать – с кем ты. Мысленно с ними или еще хочешь тряхнуть стариной. Воронцов этого выбора не сделал.

Жизнь давно перестала удивлять его, радовать новизной. Она была для него известна как знакомая с детства улица – вдоль и поперек. Ни надежд, ни иллюзий. Делать ему здесь вроде бы было совсем нечего. Но что-то еще удерживало. Всегда – слабо, едва ощутимо, но в последнее время – навязчиво и чуть ли не властно…

Началось с того, что ночью на Светлановском проспекте со стороны Сосновки ему под колеса выскочил пес. Воронцов инстинктивно нажал на тормоз. До дома оставались каких-нибудь пятьсот метров, но, вместо того чтобы, чертыхнувшись, ехать дальше, остановил машину. Пес лежал на боку, тяжело дышал и беззащитно щурился на свет фар. Потом перевел взгляд на него… Самая коварная штука на свете – собачьи глаза.

Воронцов забрал пса домой, неосознанно надеясь, что тот сдохнет еще по дороге. Но пес на третий день стал, пошатываясь, скользить по паркету. А через неделю отъелся и на правах совладельца квартиры принялся лаять на соседей, проходивших по лестнице. Тогда Воронцов отвез его туда, где подобрал, выбросил из машины и спокойно поехал по своим делам. Вечером, когда он вернулся, пес лежал у двери, неуверенно помахивая хвостом.