Константин Крюгер - С любовью за любовь. Сборник рассказок

В пятницу сладкие утренние ласки были прерваны затяжным звонком у входа в квартиру. Аля, накинув халатик, выскочила из комнаты, прикрыв за собой дверь. В коридоре с девушкой вступил в диалог напористый мужской голос, показавшийся мне знакомым. Я едва успел натянуть джинсы, когда в комнату по-хозяйски зашёл мой младший брат Борис, с интересом оглядывая помещение. Аля, настороженно глядя на него, быстро произнесла: «Я сказала, что никого у меня нет! Но он увидел в коридоре твои кроссовки, и начал надсмехаться!». «Такого высокого „Адидаса“ на Автозаводской только два: у него и у меня! Я сам их у Ленки в „Берёзке“ выбирал!», – уверенно заявил Борька, с довольным видом присаживаясь к столу. «Знакомься, Аля! Это мой младший брат, Борис!». Алин взгляд заметно потеплел, и она умчалась на кухню.

Минут через десять она вернулась, неся сковородку с жареными в яичнице пельменями. Борька к этому моменту уже завершал пространное изложение своего замечательного дедуктивного метода, приведшего его к Алиной двери. Испытывая непрерывный прессинг со стороны мамы, трагически воспринявшей моё неожиданное исчезновение «по делу» рано утром в понедельник, Борис, примерно представляя мой маршрут, путём выборочного неторопливого опроса потенциальных свидетелей, а именно «добрых бабулек», добрался до Пашки, который и выдал моё текущее убежище.

На первый взгляд, фраза «Москва – большая деревня!» не соответствовала действительности, но то, что в её маленьких анклавах – микрорайонах и дворах – все и всё друг про друга знали, с некоторой натяжкой являлось истиной. Вышеприведённое утверждение вне всякого сомнения относилось к многочисленным бабкам, постоянно сидящим в засаде у своих подъездов и перемывающим кости всем проходящим. В состоянии тяжёлого похмелья, когда обострялись все чувства, я почти физически ощущал источаемые ими негативные флюиды, да так, что перед лавкой у меня начинали заплетаться ноги. «Опасную» зону я всегда норовил проскочить побыстрее. Брат, наоборот, очень любил, подойдя к лавочке, в ответ на их «Здравствуй, Борис!» весело поприветствовать осуждающий всех и вся престарелый контингент фразой классика: «Ну что, живы ещё? Вас уж давно на том свете заждались – с фонарями ищут!». Несмотря на это, а может, именно поэтому, бабки к Борьке благоволили, но остерегались.

Разделяя мою любовь к пельменям, брат, подчистив быстро опустошённую сковороду куском хлеба, поинтересовался у влюблённо смотрящей на него Али «Как насчёт добавки?». Пока хозяйка хлопотала на кухне, мы, выпив «утреннюю для здоровья», обсудили: какую версию ему стоит изложить родителям, и когда я собираюсь навестить отчий дом. Поставив перед Борькой теперь уже глубокую тарелку с пельменями в бульоне, Аля, восхищённо глядя на него, произнесла: «Какой красавчик! Просто игрушка!».

При имеющемся внешнем сходстве, брат отличался от меня более тонкими правильными чертами лица, ни разу не ломаным прямым носом и шапкой густых вьющихся тёмных волос. Дополняли облик большие синие глаза с длинными девичьими ресницами и белоснежная кожа. Одетый в редко встречающуюся на Автозаводской яркую одёжку Борька очень походил на фигурку юноши из набора ГДР-овских игрушек – социалистический эрзац Кена, дружка американской Барби. Несмотря на небольшой рост, брат был очень востребован женским полом. Деликатность в общении и сразу ощущаемая тонкая душевная организация действовали на дам неотразимо. Недавно встретившийся мне плохой перевод фразы современного американского классика «При взгляде на него у девушек влажнело междуножье!» наиболее точно отражал эффект, производимый Борькой на барышень.

Доев пельмени и выпив в процессе «за здоровье», «за хозяйку» и «на посошок», Борька на прощанье одобрительно хлопнул хозяйку по мягкому месту и убыл, провожаемый обволакивающим взглядом Али.

На этом неожиданности не закончились: «Сегодня к нам заедет мама!». «Проведать и Серёжку на выходные забрать!», – опередила Аля мой вопрос. «Пожалуйста, будь с ней пообходительней!». Камень в мой огород явился следствием моей неожиданной встречи в коридоре с соседкой по дороге в туалет в один из «забытых» дней. Невыразительная дама предпенсионного возраста принялась выяснять, что делает посторонний мужчина в неглиже в местах общего пользования. Не «видя её в упор», я, тем не менее, доходчиво объяснил, куда ей следует идти, дополнив посулами, после которых она стремглав скрылась в своей комнате, заперев дверь на всякий случай.

«Мама – моя палочка-выручалочка и единственный кормилец. Если бы она не помогала, как бы я сейчас с сыном проживала только на убогие алименты!», – разворачивала Аля «родственную» тему. «А я на что?!», – в подогретом алкоголем порыве самоутвердился я. «Сегодня – ты есть, а через две недели?», – вопрос, заданный тоном умудрённой жизнью пророчицы, прозвучал риторически.

Я начал торопливо собираться, знакомство со следующей «тёщей» не входило в мои планы. «Пойду домой – проведаю родителей!», – объявил я опешившей девушке. «Вечером придёшь?», – уже совсем другим, расстроенным голосом, спросила она. «Наверное. Как дома карта ляжет!».

Но к родителям совершенно не хотелось. Выйдя из Алиного подъезда, я прямым ходом направился к другому крылу огромного дома. Там на первом этаже размещалось ателье, где трудился брючником мой лучший друг Костя «Малыш». Тёзка собирался на обед домой, в огромную сталинскую семиэтажку наискосок через Велозаводскую площадь. Увидев меня, он поменял планы, и мы вместе зарулили в «Шашлычную», находящуюся в центре небольшого скверика.

Излюбленное место «культурного» распития всего нашего микрорайона и таксистов 5-го столичного таксопарка, кафе никогда не пустовало. Нам с «Малышом» порекомендовал заведение его отец дядя Толя, проводя обзорную экскурсию по ближайшим злачным местам в период нашего взросления. Предвкушений «Шашлычка» ни разу не обманула: кормили всегда очень вкусно и обильно, хотя выбор блюд был небогатым. Типовая одноэтажная «стекляшка» с металлическими «рельсами» вдоль стойки, двигая по которым подносы с готовыми холодными закусками и подаваемыми поварами «с пылу, с жару» горячими блюдами, клиенты на финише попадали к кассе, за которой восседала Катя.

Невысокая пухленькая блондинка неопределённого возраста, Катя олицетворяла собой общеизвестную поговорку «Маленькая собачка – до старости щенок!». Увидев её впервые, когда мне только стукнуло 17, я был твёрдо уверен, что она старше меня лет на 15 – 20. По прошествии одиннадцати лет она выглядела всё на те же тридцать пять и являлась вожделенной мечтой большинства завсегдатаев и случайных посетителей мужского пола. Всегда задорная и приветливая, модно одетая и причёсанная а-ля Мерилин Монро, Катерина оставалась неизменной приметой меняющегося с годами Велозаводского ландшафта. Про неё ходили разные слухи: и самый богатый человек на Автозаводской; и хорошие знакомые всегда могут занять у Кати приличных денег на длительный срок, – но «Малыш» и я любили её именно за душевность и весёлый нрав.