Людмила Табакова - Житейские измерения. О жизни без вранья

© Людмила Табакова, 2017

ISBN 978-5-4485-6413-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моя родина – Смоленщина. Здесь окончила Угранскую среднюю школу, филологический факультет университета, затем работала в школах Красноярского края. В пенсионном возрасте написала роман «Не надо про Париж», сборники рассказов «Лекарство от русской тоски», «Обычная ненормальность», «Разговор с совестью». По мотивам произведений театры ставят спектакли, рассказы печатают зарубежные и российские периодические издания. Мне интересна обыденность мира, сотканная из мгновений, нравственное состояние общества. Люблю музыку слов, своих героев, отстаивающих высоконравственные позиции. Как успех, расцениваю вручение в Москве Дипломов финалиста премии «Народный писатель» в 2015 и 2016 году.

Беспощадные холода вслед за буйными метелями придавили к земле маленький островок жизни, затерявшийся среди вековых деревьев. В холодном лесном неуюте спрятались в сугробах три покосившиеся избёнки. Одна из них – контора лесхоза, другая – жильё директора, третья – обитель конюха Панкрата и бухгалтера Фёдора Осиповича, которые, видимо, поселились вместе, чтобы собрать воедино грехи и заодно избавиться от одиночества.

Время послевоенное, лихое и голодное, для всех одинаково трудное. Изба директора Ивана Ивановича Санькова ничем не лучше других. Такие же углы в белом инее, скрипучий некрашеный пол, заледеневшие окна, иногда плачущие мутными слезами, оживая от дополнительного тепла печки «буржуйки». Вода и хлеб привозные, дрова вольные, на столе – еда нехитрая. Чаще всего это суп, сваренный в больших консервных банках из-под американской тушёнки.

Всё, как у всех. Столы, топчаны, табуретки, комод для белья, шкаф для посуды. Разве что помимо прочего – патефон с единственной грампластинкой «Сказки Пушкина» да телефон на стене. Покрутишь ручку, трубку к уху поднесёшь:

– Алло, дежурная! Мне Знаменку!

– Соединяю. Говорите…

Вдоль стены – длинная лавка. На ней обычно дежурила, отвечая на звонки, маленькая Люсенька.

– Папа, тебя! – с криком она бежала в дальнюю комнату, и её тоненькие косички смешно подпрыгивали на маленькой аккуратной головке.

– Ах, ты, мой цветок-лепесток! Солнышко с косичками! – обнимал он девочку, и его глаза из-под карниза густых бесформенных бровей, раньше времени припорошённых пеплом, излучали тепло необыкновенное.

– Хочешь, Люсёк, я тебя к Фёдору Осиповичу отведу? – спрашивал Иван после минутного разговора по телефону. – Понимаешь, дочь, мне на дальнюю делянку ехать надо. Озоруют там мужики – лес рубят. А места заповедные.

Люсенька к Фёдору Осиповичу идти не хотела, но всё понимала. Рука об руку с отцом, перешагнув высокие сугробы, через несколько минут девочка гладила дядю Федю-ёжика по щёточке седых жёстких волос. Потом, нацепив его очки с толстыми круглыми стёклами, хозяйничала на письменном столе, сердясь на беспорядок. Чистую бумагу – в стопочку, карандаши и ручки – в стакан, счёты – на правую сторону. А теперь самое время пощёлкать их костяшками, потом, подражая Фёдору Осиповичу, обмакнуть в чернильницу перо толстой деревянной ручки и написать на листе бумаги пару знакомых букв – «Л» и «С», что означало – Люся Санькова.

Вскоре работа заканчивалась, и начинались часы томительного ожидания у окна. До боли в глазах Люся всматривалась в каждую отдалённую точку на дороге в надежде, что она, по мере приближения, превратится в человека, а ещё лучше, в её отца.

– Что весну ждёшь, а она не торопится? – шутил Фёдор Осипович. – Тогда ты её, красавицу, представь: сарафан зелёный, цветами украшенный, кофта белая, с рукавами широкими, русскими узорами вышитая… А сама, как ты, румяная, в косах ленты алые, волосы – колоски пшеничные.

Неожиданно старик замолчал, охнул, сунул под язык таблетку. Пришлось Люсеньке эту картину самой дорисовать:

– Махнула красавица рукавом – потекли ручейки разговорчивые, махнула другим – на деревьях распустились листочки клейкие… – Дедушка, а скоро папа приедет?

– Скоро, деточка. Ты, главное, жди… Это самое большое счастье, когда есть кого ждать.

Но белая пустынная дорога не оправдывала ожидания. Разве что разнообразил пейзаж конюх Панкрат на лошади, запряжённой в сани, да, боязливо оглядываясь, подбегал к нему за подачкой вечно голодный Пират.

К вечеру, уронив седую голову на счёты, уснёт Фёдор Осипович… Утомившись, положит голову на подоконник и уснёт Люсенька… Потом её, сонную, прикрыв полами распахнутой шубы, отец на руках домой доставит.

Как-то ночью, когда мело, а Хозяин Вселенной забыл воткнуть в чёрный лист неба кнопки-звёзды, когда совсем рядом выли голодные волки, а встревоженный Пират визжал от страха, кто-то настойчиво постучал в дверь. Иван, чиркая спичками и неосмотрительно разбрасывая их вокруг, вышел в сени.

– Кто?

– Откройте, люди добрые, не дайте замёрзнуть…

Сердце сначала взлетело, потом ухнуло вниз. С ног до головы обдало жаром. Она! Иван решительно распахнул дверь – на крыльце стояла незнакомая молодая женщина.

– Вы Иван Иванович? Я – к Вам…

– Заходите, если ко мне… – буркнул хозяин.

Вошла. Поставила на пол котомку, берёзовым веником смела с валенок снег, развязала за спиной узел огромного клетчатого платка, распахнула старенькую фуфайку, поправила сбившееся между ног ситцевое платье в мелкий горошек, тяжело вздохнула, выпрямилась. Вот, мол, я… Вся тут… Какая есть…

– Люся! Чаю! Гости у нас!

Села за стол, осмотрелась. Чадила, мигала керосиновая лампа на столе. Взгляд ночной гостьи сумел выхватить из полутьмы только чучело огромного глухаря в дальнем углу да чьи-то ветвистые рога.

– Лосиные?

– Нет, мои. Проветриваю… – пошутил Иван.

Улыбнулась. И только теперь Иван позволил себе рассмотреть гостью. «Обычная. Таких много, – решил он. – Ах, нет, глаза необыкновенные, васильковые…»

Люся поставила на стол чайные чашки с блюдцами, пузатый закопчённый чайник, когда-то зелёного цвета, и другой, маленький, с розочкой на боку, исходящий ароматом лесных трав. Вслед за чайниками появилась на столе тарелочка с тремя кусочками казённого хлеба.

– Я со своим, не подумайте… – гостья торопливо развязала котомку, достала хлеб, отломила кусочек, положила рядом со своей чашкой, оставшийся – на общую тарелку. – Хорошо, когда есть с кем делить хлеб.

Оттаявшими в тепле губами, она едва прикоснулась к хлебу, сделала глоток из блюдечка, в которое предусмотрительно налила чай, и столкнулась взглядом с глазами Люси.