Светлана Гололобова - Малиновый понедельник

Я погрузилась в царство тьмы. Пронизывающая, иступляющая, давящая темнота, без единого просвета накрыла меня с головой. Это была скорее не темнота, а полнейший мрак. Мрак был таким явным, таким живым, что я физически ощущала его дыхание, его густоту и силу. Он надвигался на меня и плотным кольцом сжимался вокруг тела, отчего с каждой секундой становилось теснее. Воздуха катастрофически не хватало, и я стала задыхаться. Закрыв глаза, я снова принялась молиться, а когда открыла их и посмотрела по сторонам, то увидела, что нахожусь в своей комнате на кровати. Рядом мирно посапывал Барсик и тихо тикали часы на прикроватном столике.

Сердце колотилось так, что хватило бы еще минуты такого страха, чтобы оно выпрыгнуло из груди и помчалось прочь от своей хозяйки. Весьма необычное чувство породил нелепый сон. Тревога, запутанная в черную шаль с легким шлейфом серого тумана, нырнула в юную душу и, высоко подняв над собой сито, принялась веять в нее неразбериху. Следом, воровато озираясь по сторонам, нырнуло смятение и стало безжалостно втаптывать развеянные семена. Я остро почувствовала предстоящую беду. Такие мощные ощущения я испытала впервые. Ладони похолодели, а по всему телу прокатился озноб. Плач девочки звонким эхом отзывался в голове и притуплялся где-то в глубине сознания. Вздохнув и, набрав как можно больше воздуха, я сосчитала до десяти, стараясь выйти из внешнего мира и вернуться в мир реальный. Больше получаса мне понадобилось на то, чтобы вернуться в настоящую реальность и отпустить реалистичный сон. И вот, когда я могла осознавать себя в пространстве и времени, в дверь раздался настойчивый стук.

– Люба, немедленно открой дверь. – Услышала я строгий и раздраженный голос моей матери.

Я молчала. Не хотелось, чтобы она обнаружила меня в таком состоянии. Мать не отступала. Она вообще никогда не отступала, поэтому принялась кулаком барабанить в дверь, требуя впустить ее. Когда и эта попытка оказалась тщетной, она стала бить ногой в дверь, пытаясь ворваться в мою комнату.

За время годичного пребывания в этой квартире, мать всегда требовала моего полного и безоговорочного подчинения. И неважно было, что хочу я, важно было то, чего желает она. Она-то ведь всегда права. Она старше, опытнее и умнее. Проигнорировать приход матери было невозможно, иначе впереди меня ожидал длительный словесный выговор. Она была единственной хозяйкой в своих владениях и желала не только моего абсолютного подчинения, но и держала в страхе всю прислугу. Вот только кухарка наша Лидия Петровна ее не боялась и на очередные выпады отвечала милой улыбкой.

Стук продолжался, я поднялась с кровати, подошла к двери и повернула ключ. Щелчок в замке произвел на мать эффект красной тряпки и дверь резко распахнулась. Она, словно разъяренная бестия, влетела в комнату. По выражению лица, я поняла, что она чем-то сильно недовольна. Подняв вверх руку и указывая на золотые часы, инкрустированные бриллиантовыми вставками, красовавшиеся на изящном запястье, она строго проговорила:

– Знаешь, который час?

Я отрицательно качнула головой, что разозлило ее еще сильнее.

– Уже десять часов утра, а ты до сих пор в кровати валяешься. Я понимаю, что у тебя праздник, но не так, же его начинать. Люба, я позволила тебе сегодня пропустить школу, но только лишь ради того, что у тебя день рождения, а не для того, чтобы ты валялась в кровати до обеда. Вечером соберется много гостей. Нам еще кучу дел надо переделать, а тебе наплевать, на все. Наплевать, что я одна бьюсь со всеми делами и все делаю в одиночку. Где твоя помощь? Проснуться вовремя не можешь, а у нас весь день расписан по минутам.

Вот только, говоря про дела, она забыла упомянуть, что дела по дому являются исключительной прерогативой прислуги, и она с этими делами никак не связана, а остальное в принципе не так уж и сложно.

Я вздохнула. К жизни по расписанию, уже привыкла. Завтрак, обед, ужин по расписанию; уроки по расписанию, прогулки по расписанию. Она приучала меня к самодисциплине, но в этот раз перегнула палку. Поминутного расписания в нашей совместной жизни еще не было. Оставалось ввести в мою жизнь ежедневный хронометраж, чтобы я отчитывалась за каждое мое движение, каждый вдох и выдох.

– Не беспокойся мамочка, мы все успеем. – Смогла лишь выдавить я из своего внутреннего возмущавшегося голоса. Перечить ей не хотела. Я вообще не любила ее расстраивать и знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Не называй меня мамочкой, ты ведь знаешь, как я этого не люблю. Особенно в присутствии посторонних.

Я пожала плечами. Надежда на скорую самостоятельную жизнь, помогала преодолевать ежедневные бытовые трудности, которые заключались не только в общении с матерью, но и во всем остальном, что я в так этой новой жизни не любила.

– Хорошо, как скажешь.

– Тогда быстро одевайся, приводи себя в порядок и через полчаса жду тебя в машине. У нас уже совсем нет времени. – Она повернулась, чтобы уйти, а затем посмотрела на меня и уже чуть мягче произнесла. – С днем рождения тебя, Люба. – На имени она сделала акцент. Дочкой меня мать никогда не называла. Не могла понять, с чем это связанно, но она категорически отказывалась это делать. – Сегодня тебе исполняется шестнадцать. Ты стала совсем взрослой, а я не успела заметить, как ты выросла. Желаю больших успехов на твоем жизненном пути. – Мать едва улыбнулась, и на щеках моментально появились ямочки. Когда она так улыбалась, то сама походила на ребенка. Улыбка на ее лице, направленная в мою сторону, появлялась довольно редко. Неужели она не осознавала, что улыбка ей очень идет? Неужели не понимала, что я жду этой улыбки? Желание не иметь вокруг глаз морщинок в виде «гусиных лапок» для нее было сильнее желания дарить тепло дочери. Она вернулась и, подойдя ближе, слегка обняла меня за плечи. От этого легкого материнского прикосновения сделалось приятно. Вероятно, мой кот испытывает такие же ощущения, когда я беру его на руки. И ничего не нужно мне было в тот момент: ни подарков, ни пожеланий, ни денег, а лишь бы она вот так хоть изредка прижимала меня к себе. К сожалению, долго радоваться не пришлось, она снова сменила милость на гнев. Также быстро отстранив от себя и, с присущей ей резкостью, снова заговорила:

– Поцеловать тебя не могу, а то помада размажется. Так что извини, поцелую в другой раз.

Она развернулась и стремительно вышла из комнаты. Ушла она так быстро, что через несколько секунд ее командный голос был слышен уже на нижнем этаже нашей квартиры. Я закрыла дверь на ключ. Только так я могла находиться наедине с собой.

Я еще раз вздохнула. Оказалось, помада все-таки важнее. Расстроенная полным внутренним одиночеством я поплелась в ванную наводить внешний порядок на своем лице и теле. Мать видела, как я стараюсь ей угодить, стараюсь не перечить и даже походить на нее, но вместо того, чтобы мне помочь, приласкать меня, ободрить, в ответ всегда посылались укоры. Все во мне ее раздражало. Я старалась понять ее и простить. С моим появлением, ей пришлось поменять определенный уклад жизни и признать перед друзьями, знакомыми и обществом, что у нее есть дочь. Пришлось считаться и с тем, что дочь тоже живой человек и приносит в жизни определенные заботы и хлопоты. Но смириться с тем, что ребенок уже взрослый и имеет собственное мнение, она не могла. Она считала, что я вошла в ее жизнь и должна жить только по ее правилам, а не как иначе.