Виктор Мережко - Не ждали… (сборник)

– Тундряк долбаный! – огрызнулась Марина, принялась быстро и нервно одеваться. – Спускаешься в котельню, кочумаешь там, пока не уедем. И не вздумай высовываться для «мужского разговора». Больше получишь, чем услышишь.

Баринов подошел к ней, попытался поправить съехавшее с плеча платье.

– Отвали, баклан! – оттолкнула его Марина. Взяла сумку, покопалась в ней, вынула что-то завернутое в бумагу, бросила на постель. – Бабки. Одноразовая помощь… Не тебе. Кеше! И больше я тебя не знаю. Считай, было короткое разовое замыкание. – И широким шагом заспешила к выходу.

Егор слышал, как стукнула сначала одна дверь, затем вторая, после чего зашумела во дворе машина, скользнули по окнам фары, и тут же ночь всколыхнул громкий разгневанный мужской голос.

Марина что-то отвечала, объясняла, кричала. Слов было не разобрать, одни только эмоции и возмущение.

Егор спешно оделся, сгреб сверток с деньгами, в полумраке стал спускаться вниз, чтобы схорониться в той самой котельной.

До котельной он дойти не успел – над головой затопали частые тяжелые мужские шаги, потом выкрики.

– Черт!.. Найду кого, пристрелю!.. С кем ты, стерва, здесь была? Говори, где он?

– Я же сказала, никого нет! Одна была! Не имею права, что ли? – доносился в ответ истеричный голос дочки. – Достал ты меня! Достал, папа!.. Сколько это может продолжаться?

Баринов забился в какой-то уголок, затих.

Шаги прогрохотали совсем близко, по стенам поплыла длинная тень, потом все постепенно удалилось, стукнула входная дверь, снова ударили фары по подвальному окну, и стало тихо.

Замок железной входной двери в подъезде пятиэтажки был сломан, поэтому войти внутрь проблем не составляло.

Егор пешком поднялся на четвертый этаж, остановился перед квартирой 35, тяжело и часто дыша то ли от быстрого хода, то ли от волнения.

Нажал на кнопку дверного звонка не сразу – тоже, видать, от сбитого дыхания. По ту сторону двери послышались детские голоса, затем женский низкий грудной голос спросил:

– Кто?

– Маша, – произнес Баринов перехваченным горлом. – Это Егор…

– Какой Егор?

– Егор. Баринов. Открой.

Дверь медленно открылась, в прихожей стояла полноватая молодая женщина, возле которой вились двое детей-дошколят, мальчик и девочка.

Мужчина и женщина смотрели друг на друга, то ли пытаясь узнать, то ли вовсе не узнавая. Наконец Маша вымолвила:

– Боже… Правда, что ли, Егор?

– Я, Маша.

– Встреть на улице, не узнала бы.

– А я бы узнал.

– Да ну тебя! – отмахнулась женщина. – Толстая стала, как корова.

– Мама, дядя, – пищала детвора, наперебой тыча пальчиками в гостя. – Кто это, мама?.. Как дядю зовут, мама?

– Вам бы все знать! – Маша оттащила детей в сторону, повела в одну из комнат, махнула Егору. – Чего стоишь? Проходи, раз явился. Туфли только сними!

Тот вошел, зачем-то пошаркал туфлями по не очень свежему коврику, потом сбросил их.

Маша вернулась, поправила упавшие на лицо волосы.

– Задолбалась с этими киндер-сюпризами! Ни сядешь, ни ляжешь, ни пожрешь.

– Двое у тебя?

– Здесь двое, а третьего муж из школы сейчас приведет.

– Муж кто?

– Тебе какая разница?.. Алконавт. Пока трезвый, детей клепает. А загудит, по всему городу бегаю. Ищу!

Прошли на кухню, Егор примостился на краешек пластиковой табуретки, с улыбкой взглянул на женщину:

– Сколько мы с тобой не виделись, Маша?

– А сколько не виделись? – хмыкнула та, привалившись плечом к холодильнику. – Как срок тебе дали, так и не виделись.

– Я вспоминал тебя. Часто вспоминал.

– Думаешь, я не вспоминала? Подушки насквозь проревела, ногти о стенку до крови выцарапала.

– На письма перестала отвечать.

– Послушай, Егор! Тебе сразу все рассказать или вперемешку? Сейчас разревусь, распсихуюсь и на детей всю злость выкину. – Маша взяла кухонное полотенце, с силой вытерла увлажнившиеся глаза. – Тебе в тюрьме было невесело, а мне на воле тоже несладко. То мать умерла, то этого козла встретила!.. На улицу раз в месяц нос высовываю, и то с двумя подвесками! Народ шарахается, когда видит. Не женщина – свиноферма.

Она грузно опустилась на вторую табуретку, стала плакать в полотенце горько и с отдачей.

В соседней комнате стали орать и драться дети, Маша резко вскочила, свернула калачом то самое полотенце, ринулась наказывать чад.

– Ах вы, черти полосатые! Как же вы достали меня!

Баринов слышал, как ревели дети, кричала на них мать, лупила полотенцем, топала ногами:

– Когда вы угомонитесь? Когда дадите матери хотя б минуту посидеть спокойно?

Егор поднялся, подошел к окну, стал смотреть во двор – обычный, спокойный, сонный – с подростками на спортплощадке, пенсионерами на скамеечках, с мамами при колясках…

Вернулась Маша, оперлась о гостя полным горячим телом, показала снимок в рамочке:

– Гляди… Это мы с тобой. Как раз хотели пожениться. Правда смешные?

Баринов взял фотографию, стал рассматривать ее.

– Почему смешные? Красивые.

– Красивые. Жаль, что все так вышло.

– А это кто?.. Витька? – ткнул Егор на парня, пристроившегося рядом.

– Витька Липницкий. Твой лепший кореш… Не слыхал, чего с ним?

– Не успел.

– Большо-ой человек стал. Депутат!.. Не был у него еще?

– Говорю ж, не успел.

– Ходила к нему, когда третьего родила, пожевал губами, пошлепал, даже записал в блокноте что-то, и как в домино: пусто-пусто. – Маша забрала фотографию, протерла ее ладонью, поцеловала. – Под матрац прячу, чтоб муж не видел.

– Ревнивый?

– Полный дурик! Особенно к тебе. Который год допытывается, устала отбиваться. – Она внимательно посмотрела на гостя. – А ты за отцом приехал? За Кешей?

– В первую очередь, – кивнул Егор.

– Он же в шизиловке. Упекли, чтоб дом забрать. А чего? Один за решеткой, второй – в крезатории. А богатство вот оно, под ногами. Бери – не хочу. И знаешь, кто там сейчас?

– Знаю, – согнал каменные желваки Егор.

– Дмитрий Олегович Зайцев! Главный головолом города. И кентяра твоего Витьки Липницкого. Да-а, вот так. Сначала Витька раскинул грабли на вашу домину, потом, видать, перетерли, запрессовали, и теперь там Зайцев.

– С женой и дочкой.

– Жена – двинутая, блаженная. Книжки все читает. А дочка – прости господи. Все есть, окромя головы. Кто поманит, тот и подберет. Выскочила по молодости за прокурорского сынка, сейчас с Липницким веретено крутит.

– С Витькой?! – искренне удивился Егор.

– Да, с депутатиком! И надежда, и опора, и защита! Как только батя ее еще не пронюхал. Порвет твоего дружка, как Тузик грелку.

За стенкой снова стали шуметь дети, Маша вздохнула, закатила глаза.

– Не поверишь, каждый день хочу повеситься, – снова схватила полотенце и снова выбежала из кухни. – Ах вы, паразиты!.. Ах вы, людоеды! Когда ж вы, чушки, успокоитесь?!