Наталия Терентьева - Танцующая на ветру

– Я встречу тебя после учебы? – полуутвердительно спросил Виктор Сергеевич, видя, что я задумалась.

Я покачала головой:

– Нет.

– Почему?

Иногда Виктору Сергеевичу надоедает роль терпеливого старшего товарища, у которого нет никаких прав на меня. И он начинает настойчиво придвигаться, придвигаться…

– Хочу прогуляться после занятий. А потом у меня работа.

Виктор Сергеевич вздохнул:

– Понятно. Всеми способами хочешь утвердиться в своей независимости от меня?

– Да нет. Просто надо же мне чем-то зарабатывать.

– Я могу давать тебе денег.

– Нет.

– Почему, Руся?

Я посмотрела на Виктора Сергеевича и отвернулась. Не могу я это объяснить даже самой себе. Нет, и все.

Летом я нашла себе неожиданную работу. Я помогла с сумками одной женщине, которая набрала слишком много и никак не могла спустить тележку на колесиках с лестницы магазина. Разговорилась с ней, она оказалась работницей соцслужбы. На работу меня туда не взяли, но я стала убираться у одной пожилой пары. Когда-то они работали в городском театре, женщина была актрисой, а ее муж заведовал монтировочным цехом, отвечал за декорации. Живут они небогато, но им помогает сын. Дом их на окраине города. Убирать свой старый и достаточно большой дом им тяжело, и поэтому они обрадовались, когда работница соцслужбы привела им меня.

Не могу сказать, что эта работа мне очень нравится. Убраться в доме полностью просто невозможно. Есть слишком запущенные места, есть совсем старые вещи, рассыпающиеся стулья и отваливающиеся дверцы шкафов, кое-где отходят обои, которыми, к сожалению, обклеены деревянные стены дома. Кому-то когда-то показалось, что так будет уютнее. И вообще, мне уборка не приносит большого удовлетворения. Даже наоборот. Я понимаю, что эта работа бессмысленна, монотонна и почти бесполезна. Пыль тут же садится обратно, старые пятна не оттираются. Но «мои старики», как кто-то быстренько окрестил их в моей собственной голове, очень довольны. Они тоже иногда зовут меня внученькой, всегда поят чаем, пытаются накормить поплотнее, жалеют…

Мне не только не нужна жалость, она мне в тягость. Но я вижу, как им хочется сделать что-то для меня хорошее, подкормить, подарить какую-нибудь старую вещицу или шоколадку, и я им подыгрываю – иногда. А иногда – ставлю барьер, не поддаюсь на их теплые уговоры, уберусь и уйду, молча. Они переживают, вздыхают, смотрят мне вслед, оба, из окна, стоят рядышком и смотрят. Это трогательно и… совершенно мне не нужно.

Как-то я стала жестче, сама замечаю. Просто жизнь моя изменилась. Столько всего непонятного, сложного. Я стараюсь хорошо учиться и очень устаю. Есть какие-то не решаемые вопросы. Например, мне не хватает одежды. Заработать на нее я пока не могу. При выпуске из детского дома мне отдали только мою внесезонную куртку, которую можно носить и осенью, и зимой, сапоги, брюки и свитер. Все. Так положено. У нас же нет своих вещей. И еще дали пять тысяч рублей на покупки. Я купила красивую блузку, чтобы ходить в училище, сапоги и туфли. И деньги закончились. Поэтому я постоянно думаю, как мне заработать. То, что я получаю за уборку, я трачу на еду, но этого совершенно не хватает. В месяц нам платят пять тысяч рублей – всем детдомовцам, пока мы учимся. Но эти деньги расходятся как-то очень быстро. Я поначалу не знала, что нужно покупать, чтобы приготовить, к примеру, суп. Или потушить мясо. Поэтому покупала уже готовую еду – колбасу, сыр. И проела все свои деньги за две недели. Теперь я научилась готовить и пытаюсь планировать и рассчитывать. Меня это невероятно угнетает, но иначе не проживешь.

– Я все-таки встречу тебя. Не нравится мне твое состояние. Ты отдаляешься и отдаляешься от меня, – сказал Виктор Сергеевич. – Не хочешь ехать – прогуляемся. У меня как раз до вечернего занятия будет время.

Я посмотрела на своего бывшего тренера. Отчего-то мне так легко было представить, как он говорит мне, слегка улыбаясь и отводя глаза: «Прости, я занят… Я как-нибудь позвоню… обязательно…» Он мне так никогда не говорил, даже рядом ничего подобного не было. Почему? Потому что я никогда не открывалась ему до конца. Во всех смыслах.

Нет, никогда я ему не поверю. Я ведь и теперь не знаю, с кем он кроме меня встречается. А поверить, что он, как наивный мальчик, влюбился в меня и терпеливо добивается моего расположения, мне трудно. Ходит, сопит и страдает, ожидая, когда же, наконец, я вырасту и полностью расположусь к нему… Очень сомневаюсь.

Тем более что у меня есть еще один «мальчик», который тоже добивается, без устали, вот уже который год, только не терпеливо, а глупо, настойчиво, со скандалами, демаршами и всякими прочими закидонами.

– Как Паша, кстати? – спросил Виктор Сергеевич, словно уловив мою мысль.

Как странно. Это бывает очень часто. Не успею я подумать о своем бывшем тренере, как на экране монитора появляется значок его сообщения. Размышляю о чем-то о своем, а он каким-то удивительным образом улавливает ход моих мыслей.

Сейчас я даже вздрогнула. Как он может так залезать мне в голову? С помощью чего? Он настраивается на «мою волну»? А что такое «моя волна»? Я чего-то не знаю сама о себе, а Виктор Сергеевич знает?

– Паша – плохо, как всегда. Вы же знаете. Это норма.

– Руся… – Мой милый тренер потянулся ко мне – то ли, чтобы поцеловать в щеку (уже не первый раз сегодня), то ли чтобы заглянуть в глаза. И я не знаю, что опаснее.

– Мне пора идти, – остановила я Виктора Сергеевича. – Я опоздаю. А Тетёрка терпеть не может, когда кто-то опаздывает. Заставляет петь.

– Петь? – засмеялся Виктор Сергеевич, быстро заглушил мотор и вышел вместе со мной. – Петь… А станцевать не пойдет? Ты когда вообще на занятия придешь? У меня ваша группа официально до восемнадцати лет, солистки так и нет… Ты ушла, никем не заменишь…

Я кивнула и чуть убыстрила шаг. Вот зачем ему надо доводить меня до дверей? Чтобы все видели, что я – его девушка? Что за собственнические настроения? Он еще и попытался взять меня за плечо. Наверно, со мной что-то случилось. Мне все меньше и меньше нравятся его ненавязчивые, но постоянные попытки как-то ненароком сблизиться со мной.

Девчонки, курившие под вывеской «Педагогическое училище», стали хихикать и крутиться, как только увидели Виктора Сергеевича. Я тоже, когда вижу его со стороны, когда он настойчиво не пытается завладеть моим плечом, локтем, ладонью, не смотрит в глаза, сама удивляюсь – насколько же он хорош. Чуть выше среднего роста, самую малость, чтобы быть приятно рослым, но не слишком высоким, крепкий, изящный одновременно – танцор же, и на лицо необыкновенно мил. Все правильно в лице, чуть-чуть большеваты уши, не совсем идеальны брови, но это его не портит, иначе лицо было бы конфетно-кукольно-сладким. А так – просто заглядеться. Вроде как…