Сергей Суханов - Дорога горы

Слева на холме показался город Мигдал. Рядом возвышалась каменная башня для засолки рыбы, отбрасывая на склон тающую в сумерках длинную тень. У бревенчатого пирса на волнах покачивались плоскодонные лодки из кедровых досок с прямыми обвисшими парусами. Челны пустовали – рыбаки еще только готовились к ночной ловле. Вдоль берега на шестах висели сохнущие сети.

Несколько лодок наполовину высовывались из воды. Они лежали на белом ковре из мелких ракушек, привязанные носами к вбитым в землю металлическим костылям. Рядом с одной из них сидел рыбак и чинил свисающую через борт сеть. Возле него пристроилась девочка лет двенадцати, помогая отцу распутывать веревки. Рыбак не обратил на проходящий мимо караван никакого внимания – слишком занят был работой. Но девочка подняла голову и посмотрела на Иешуа. На мгновение их глаза встретились. Лицо незнакомки просветлело, она улыбнулась, а затем приветливо помахала юноше рукой, словно старому другу.

Иешуа не мог оторвать взгляда от рыбачки. Столько разных чувств смешалось на ее золотисто-смуглом лице: удивление, интерес, радость. Весь ее облик с выбивающимися из-под платка прядями вьющихся волос, бездонными темными глазами и высоким лбом показался ему чарующе прекрасным.

Караван удалялся, а он все оборачивался, пораженный красотой рыбачки. Сумерки сгущались. И рыбак, и девочка, и лодки постепенно теряли очертания, растворяясь в бледно-синей вечерней мгле.

– Меня зовут Мирьям, – донесся до него издалека крик.

Или это ему только показалось …

На закате орха прошла лежащие рядом городки Киннерет, Эйн-Шеву и Кфар-Нахум, а к Бейт-Цайде подходила уже при лунном свете. Дорога сначала шла по ровному берегу, но вскоре уперлась в стену высоких сопок. По поверхности озера бежала размытая мерцающая дорожка, резко обрываясь у горизонта, словно ее отсекли ножом. Перед холмами насыпь резко вильнула к воде, которая теперь плескалась у самых ног. Вскоре начался подъем в гору, и вот впереди показалась освещенная факелами крепостная стена.

У ворот долго препирались со стражей, не хотевшей впускать караван ночью. Пришлось заплатить. Окованные железом деревянные ворота – как будто нехотя, со скрипом – открылись. Найти герут не составило труда: Бен-Цион уже бывал здесь раньше, поэтому хорошо знал город. Разгрузив мулов, усталые палестинцы помолились, улеглись на рогожах и мгновенно уснули.

Утром обитатели постоялого двора не торопились вставать, все решили выспаться. Да и куда торопиться – наступил Шмини Ацерет, восьмой день праздника Суккот. Этот день считался днем иом тов, свободным от любой работы. Полагалось лишь радоваться жизни и предаваться всяческим удовольствиям. Только два каравана – халдейский и финикийский – на рассвете покинули Бейт-Цайду.

Позавтракав, палестинцы обсудили, чем занять день. Бен-Цион и Эзра собирались принять участие в народных гуляньях, а Иешуа вызвался стеречь поклажу. Когда товарищи ушли, юноша озабоченно похлопал по тюкам, обошел айван, чтобы проверить – нет ли крыс, убедился, что мулы надежно привязаны, и вышел за ворота. Он уселся на треснувший мельничный жернов, за ненадобностью брошенный возле стены, чтобы видеть всех, кто выходит из постоялого двора.

Через дорогу на траве сидели местные подростки. Трое казались приблизительно одного возраста с Иешуа, четвертый выглядел лет на десять, а пятому можно было дать не больше семи. До юноши доносились их возбужденные голоса. Ребятня что-то оживленно обсуждала. Прислушавшись, Иешуа понял, что друзья делятся друг с другом снами.

– Давай, Симон, расскажи, – напустились они на крепыша с всклокоченными жесткими волосами. Тот охотно заговорил:

– Помню, плыву я в отцовской лодке… и вы со мной. И тут буря поднялась: лодка качается, ветер парус рвет, волны высокие… И вдруг смотрю – по воде человек идет, спокойно так, прямо к нам направляется. А я не могу понять, кто это – вроде как знакомый, но лица не видно. И мне так тоскливо стало, думаю: вот сейчас его волной накроет. И я бросился из лодки, чтобы его спасти. Иду к нему, и вдруг вспомнил, какая подо мной глубина. И рухнул в бездну… И проснулся.

Друзья слушали молча, затаив дыхание, не спуская глаз с рассказчика. Симон продолжил:

– Я воды выпил, лег и заснул. И снится мне, что я в темнице. Темно, холодно… Вдруг свет засиял, и появился ангел с крыльями. А я пошевелиться не могу – на руках и ногах цепи. Он подошел ко мне и говорит что-то, не помню, что. Тут цепи упали, я встал и вышел. Иду по городу, а вокруг никого. Только я к воротам подошел – они сами открылись. И навстречу свет яркий. И я опять проснулся…

Рассказчик сделал паузу, переводя дыхание.

– Потом еще чудное снилось. Вроде как мужик с собачьей головой летает по воздуху и хохочет. А меня такая злость взяла, я на него закричал, и он упал на землю… Еще помню, будто смотрю я по сторонам, а все вокруг вверх тормашками, словно я на голове стою. И мне так страшно стало, и рукам больно. И я проснулся. Боль сразу прошла, но руки сильно чесались.

Обсудив рассказ Симона, компания повернулась к худому бледному мальчику.

– Теперь ты, Андреас.

– Снится мне, что я иду по городу, а люди вокруг кричат на непонятном языке. Сердятся на меня за чтото, руками размахивают и показывают на ворота, чтобы я ушел… Потом я иду куда-то, горы высокие, и вдруг пещера. А из нее как выскочит чудище какое-то с крыльями – и на меня. И мне так страшно стало. А в руках только палка. И я этой палкой от страха давай махать. Вдруг дракон застонал так печально и упал… Потом не помню, что было, я почти всю ночь спал хорошо. Только под утро приснилось, что я на берегу моря и смотрю в воду, но как будто с высоты. И пошевелиться не могу, а руки и ноги словно кто-то держит. Я закричал, стал руки вырывать и проснулся. А рядом мама стоит и успокаивает меня, и лоб мне вытирает. Вот и все…

Все загалдели, обмениваясь мнениями. Потом настала очередь третьего, которого друзья называли Яаковом.

– Мне ничего такого не снилось. Так, обрывки какието… Вот помню: я в саду стою, и человек какой-то рядом молится. И мне его жалко, но не знаю, как его утешить… Потом как будто я в синагоге, а вокруг священники. И вроде мы спорим, и тени какие-то летают. А у меня в руках полотенце. И я знаю, что мне его надо отдать, чтобы духи исчезли… Потом ничего не помню, голова сильно разболелась, и я проснулся. Голова все утро раскалывалась. Полегчало, когда маманя дала травяного отвара.

Пока Яаков говорил, самый младший из мальчиков, которого звали Иоханан, все время порывался перебить брата, что-то рассказать. Но его не слушали, одергивали, и он обиженно шмыгал носом. Наконец, улучив момент, он закричал:

– А я слышал, как ночью гром гремел!