Юрий Балков - Проклятие Баальбека. Степная поэма

– Ни у кого нет права нарушать Джасак. Я не посмотрю, что вы – мои сыновья, и велю сломать вам хребет.

– Государь! – воскликнул Субудэй-багатур. – Твои сыновья подобны соколам, которых натаскивают на схватку. Они только обучаются бранному житью. Не впали бы царевичи со страха в нерадение. А ведь у нас всюду враг – от заката солнца и до восхода его.

– Ты прав, – сказал Чингис и взмахнул золотым каанским буздыханом. – Повелеваю тебе и Джебэ найти кыпчакского Котяна. Изменники должны быть наказаны.

Субудэй приложил руку к груди, произнес решительно:

– Я найду Котяна. В мире нет места, где кыпчаки смогли бы укрыться от монгольских стрел.

В мире нет места, где кыпчаки смогли бы укрыться от монгольских стрел…

И это было действительно так. После разгрома на берегах Джейхуна, реки мутной и коварной, поглотившей тысячи гаскеров, хан Котян бросил несчастного Джелаль-ад-Дина, и увел кыпчакскую орду в привольные касожские степи.

Кыпчаки разбили кибитки в каменистой местности Терис-Тустук.

– Что будем делать? – спросил Котян у своего брата Бачмана, тот молча пожал плечами.

– Это наказание за наши грехи, – сказал старый Азарбук. – Много лет мы приносили несчастья соседним народам, и теперь духи покарали нас.

– Зря мы поддержали меркитов, – сокрушенно воскликнул горбоносый Ташукан. – Монголы упорны. Они не успокоятся до тех пор, покуда не изведут под корень все наше племя.

– Звезда кыпчаков уже давно закатилась, – вздохнул темноглазый, с багровым шрамом через все лицо, Улган. – Надо отправить карбекчи к Субудэю.

От этих слов у Бейбарса кровь закипала в жилах. Он рвался выступить на совете, но отец взглядом сдерживал его. Негоже молодому хану перебивать старейшин.

– О чем вы говорите, почтенные мурзы и атабеки, – вспылил гордый Ярун-бий. – Страх замутил ваш разум. Лучше погибнуть в бою, чем жить в неволе.

– Я согласен с тобой, – поддержал его Бачман. – Монголы не знают жалости. Они вырежут всех, кто перерос колесо арбы. Надо сражаться.

Бейбарс с восхищением посмотрел на отца. Его голос был тверд, как лунный камень в тюрбане несчастного Хана-Мелика.

Котян щелкнул пальцами. В шатер вошли два рослых воина в чешуйчатых бектерах.

– Трубите сбор, – приказал Котян. – Мы выступаем.

Он был старшим ханом, и на войне все подчинялись ему. Но теперь многим было непонятно, зачем покидать касожские степи, где никто пока не угрожает им.

В шатре повисла напряженная тишина.

Котян воткнул кингар в землю, произнес хмуро:

– Здесь мы подобны загнанному зверю, которого со всех сторон обложили охотники. Я попрошу помощи у своего зятя Мстислаба. У него много крепких воинов. Вместе с орусами мы одолеем монголов.

– Да будет так! – воскликнули мурзы и атабеки. – Мы выгоним Субудэя из нашей степи, и вернем Дешт-Ы-Кыпчак прежнюю славу.

После совета Бейбарс пошел к Сероктен, своей невесте. У нее были раскосые, цвета блестящей черной крови глаза и тонкие, похожие на половинки изогнутого лука, брови. Она никогда не заплетала волосы в косы, не занималась шитьем, как другие девушки, не заигрывала с молодыми гулямами.

В походе Сероктен носила тугой кожаный панцирь, на котором были изображены красный зверь, голубая птица и желтое дерево.

Бейбарс подарил девушке феску с павлиньей джигой. Сероктен звонко рассмеялась:

– Вайе, молодой эджегет. Я благодарю тебя за подарок, но было бы лучше, если бы ты принес мне не феску атабека, а голову монгола.

Бейбарс вспыхнул и выскочил из юрты. Тогда он даже помыслить не мог, что скоро навсегда потеряет Сероктен.

На рассвете Котян поднял орду и повел ее на соединение с Мстислабом. Субудэй шел следом.

Оба войска остановились на холмистой равнине Улуг-Ана, ее пересекала узкая бурливая река. Скоро подошли орусы. Они перегородили степь своими червленными щитами.

Небо пылало закатом. Котян скрытно повел орду в обход, но Субудэй предупредил его.

Взревели от ярости ряды железных дада, когда они увидели передовые отряды монголов. Взвизгнули стрелы, и оба войска стремительно понеслись навстречу друг другу.

Бейбарс помнил, как ветер свистел в ушах, как Сероктен обогнала его на своем белом иноходце, как гордо размахивала она саблей. А потом… Что было потом?.. Грудь точно обожгло, стало трудно дышать. Он выпустил поводья, пытаясь вытащить из бектера стрелу, но конь взвился на дыбы, норовя сбросить седока на землю. Падая, Бейбарс увидел искаженное злобной гримасой лицо рыжеволосого монгола, который занес над Сероктен тяжелую саблю.

Ее красная феска с обломанной ветром павлиньей джигой стала медленно набухать кровью…

Ее красная феска с обломанной ветром павлиньей джигой стала медленно набухать кровью…

Китбуга не испытал радости, когда Субудэй дал под его начало тысячу храбрых. Перед глазами стояло окровавленное лицо девушки, медленно сползающей с коня, и судорожно, как выброшенная на лед рыба, хватающей ртом воздух. Не было у него радости и тогда, когда на горизонте показались белые дымы родных кочевий.

Нукеры затянули веселую песню. Каждый из них привез домой богатую добычу, а его торока были пусты.

Сохор-нойон выехал ему навстречу на белом аргамаке. Он сказал весело, что, пока они воевали кыпчу, Чингис разгромил царство Алтан-хана. Сбылась вековая мечта монголов. Дракон был повержен. Чингис разбил хара-китаев, чжурчжэней и чжунсинцев. Взял Чабчиял, Наньгин, Дун-чан и Бегин. Он убил хашинского Бурхана, и теперь никто не будет угрожать найманам с востока. Но и это не обрадовало Китбугу.

Сохор-нойон почувствовал его душевное состояние, спросил, что его угнетает? И Китбуга ответил, что после кровавой битвы с кыпчаками на равнине Улуг-Ана внутри у него словно бы все окаменело. Он перестал радоваться жизни. Ему кажется, что асуры завладели его душой. Надо сходить к Буха-заарину. Он умеет заклинать бесов.

– Хорошо, – согласился Сохор-нойон. – Но после твоего возвращения мы обязательно сыграем свадьбу. У богатура Торалджина выросла прекрасная дочь. Она подарит тебе сына.

Всего три дня пробыл Китбуга дома, а на четвертый взял резной посох с медным набалдашником, и пошел на родовую гору Бурх-а Халдун. Напрасно Алга-хатунь уговаривала сына остаться. Китбуга сказал ей, что асуры отняли у него душу, и он хочет вернуть ее.

По дороге Китбуга поменял свою шелковую нойонскую одежду и высокие кожаные сапоги на дырявый халат простого хукерчина и стоптанные гутулы.

Вроде бы и рядом гора Бурх-а Халдун, а не сразу доберешься до нее. Три луны пробежало в небе, прежде чем Китбуга поднялся на скалистую вершину. Отсюда хорошо просматривалась вся найманская степь. Но не это сейчас занимало его, а маленькие синеокие цветы сагаан-дали. Было непонятно, как они могут расти на безжизненных камнях.