Вероника Ткачёва - Перекрёсток Ангела. Серия «Лунный ветер»

И тут, как в это бывает в романах, Павел увидел Её. Она шла в лёгком белом платьице, хрупкая, летящая, вся пронизанная солнцем. Её пушистые льняные волосы казались сотканными из солнечных зайчиков. Огромные глаза были доверчиво распахнуты миру. Золотистые беззащитные веснушки словно мерцали на её щеках, плечах, руках. Павлу до головокружения захотелось припасть губами к этим веснушкам, хотя бы к одной. И замереть вот так… Легко, как-то даже невесомо, она проплыла мимо их лавочки. Павел понял, что если сейчас не окликнет её, то не простит этого себе никогда.

– Девушка! – Павел вскочил со скамейки и бросился за ней. – Девушка! – он обогнал её и встал перед ней так, что они оказались лицом к лицу.

У него буквально перехватило дыхание от её изумрудного взгляда, этих веснушек, волос, которые оказались так близко от него. Он чувствовал её запах.

«Так, наверное, пахнут подснежники», – подумал Павел.

Никаких банальных фраз говорить не хотелось – всё казалось пошлым и надуманным для такого чудесного момента.

– Можно я буду звать тебя Солнечным Зайчиком? – спросил Павел.

– Зови, меня ещё никто так не называл, – мягко улыбаясь, ответила она.

Через три месяца они поженились. Ната была из Саратова, а сюда приехала учиться на редкую по тем временам профессию модельера, в текстильный институт. В то лето она перешла на третий курс.

Денег на свадьбу не было. На дворе стояли девяностые. В это время многим в недавнем прошлом советским, а ныне российским, гражданам пришлось несладко. Семьи Наты и Павла не были исключением. Супруга Павла была из небогатой семьи: отец – бывший инженер на Саратовском авиационном заводе, а ныне безработный; мать – библиотекарь. В семье самого Павла сложилась похожая ситуация: родители – оба инженеры, работали каждый в своем НИИ. Институты еле-еле сводили концы с концами в это рыночное время.

Но как-то обошлось. Ната взяла у подружки свадебное платье, в котором та месяц назад выходила замуж, у соседки выпросила умопомрачительно красивые белые лаковые итальянские туфли. Туфли Нате были маловаты. Всю свадебную церемонию, все свадебные вальсы, все вставания под крики «Горько!» для невесты были адовыми муками. Наверное, такие испытывала Русалочка, когда вместо хвоста ради любимого заимела две ноги. Зато туфли были невиданной тогда красоты. У Павла же с защиты диплома остался новый костюм. На кольца и угощение кое-как назанимали у знакомых. Не было, конечно, ни ресторана, ни оркестра, праздновали у Павла дома. Не было и свадебного путешествия, и медового месяца.

Вместо этого предприимчивый Павел через три дня поехал челноком в Турцию за партией вещей, которые на ура продавались на московских вещевых рынках. На эту поездку, естественно, деньги тоже пришлось брать в долг.

Через десять дней Павел вернулся больной, уставший, с надорванной спиной и напрочь расстроенным желудком, но с большими тюками товара…

– Ужинать будешь? – равнодушно спросила Павла жена.

– Нет, спасибо. Только чайку бы…

– Хорошо, я сделаю. Полю я уже отпустила. Слава богу, уж двенадцатый час, – в словах жены звучала скрытая заноза, мол – надоели твои поздние приходы.

– Да, мой Солнечный Зайчик, очень тебе буду признателен.

Ната с удивлением посмотрела на Павла:

– Что это ты вдруг вспомнил? Сто лет так меня не называл.

– Вспомнилось что-то, дорогая. Ты и сейчас похожа на Солнечного Зайчика, – сказал негромко Павел и пошёл в ванную освежиться после долгого и трудного дня.

Умывшись и переодевшись в более свободную и удобную одежду, Павел не забыл переложить голубую звезду и золотое перо в карман домашней рубашки-поло. Он чувствовал, что без этого пульсирующего тепла ему теперь будет одиноко и неуютно. Вся его теперешняя жизнь стала открываться в каком-то ином ракурсе и свете.

Потом он пил чай в их огромной парадной столовой за длинным столом, сидя на одном из двенадцати стульев с высокими резными спинками. Огромность стола уменьшала сидящего за ним человека, от чего на душе становилось как-то колко и зябко. Ната сидела рядом, как образцовая жена, но сама чай не пила, а внимательно наблюдала за Павлом. В этом взгляде жены не было исконного женского умиления от того, что вот пришёл её мужчина домой и теперь ест пищу, приготовленную её руками. И этот мужчина, что бы там ни случилось, приходит к ней и делит с ней одну постель, и она счастлива от этого мига, что вот он сейчас сидит тут перед ней… Пожалуй, Ната наблюдала за ним, как за каким-то экзотическим насекомым, которое бьётся около светящейся лампы и жжёт себе крылья. И она не знает точно, чего от этого насекомого ожидать – укуса или безвредности: тогда его можно и пожалеть, потому что через миг оно сгорит в этом свете, в огне горящей лампы.

– Что с нами сделалось, Ната? – Павел отставил чашку из тончайшего фарфора и внимательно посмотрел на жену.

– Ты о чем, дорогой?

– Ты всё ещё любишь меня?

– Конечно, – слишком быстро ответила Ната.

В ответ на эти её поспешные слова что-то больно кольнуло Павла внутри. Может, это голубая звезда неудобно повернулась острым лучиком к сердцу?

– Не торопись с ответом. Разве такими мы были? – проговорил Павел.

– А что тебя во мне не устраивает? Молодую завёл? – обиженно-агрессивным голосом стала нападать на него Ната.

– Я же не к тому всё это говорю. Я не хочу с тобой ссориться. Я хочу понять, что происходит? Что с нами происходит!

– С нами в том-то и дело, что НИЧЕГО не происходит, – ядовито заметила Ната, – НИЧЕГО!

Она раздражённо встала, отодвинув с неприятным визгом стул, и вышла из столовой.

– Вот и поговорили… – кому-то в пустоту сказал Павел.

3

В последующие дни с Павлом происходили метаморфозы. Он с трудом общался с партнёрами по бизнесу. Павел и раньше видел их недостатки, но играл с ними в одну игру под названием Большой Бизнес. А теперь эта игра перестала его занимать. Сложные многоходовые комбинации больше не вызывали азарта, а напротив, стали казаться скучными… какими-то безвкусными, пресными.

Ему всё больше хотелось проводить время со своими близкими. С состарившимися родителями, которые усохли, как-то сжались, стали меньше ростом. И эта их миниатюрность вызывала острое чувство любви в Павле. Хотелось взять их в охапку и спрятать от всего – от осени с её ветрами, болезней, старости… Хотелось снова увидеть Нату такой, какой она была когда-то. Чтобы её глаза лучились счастьем и любовью, а звонкий смех отдавался радостным отзвуком в сердце. Хотелось наверстать всё то, что он упустил со своим сыном – не укачивал его по ночам, когда у него, маленького, болел животик, не читал ему сказки на ночь, не делал ему робингудовские луки из подручных средств и не строил с ним шалаш где-нибудь за кустами сирени…