Ирина Ногина - А мы всё так же жизни главные герои

– Ой, вы играли, я вас отвлекла, – спохватывается Маша. – Пожалуйста, идите! Я уже успокоилась, – она быстро вытирает слёзы и пытается изобразить улыбку.

– Ну что, она тебя заругает за ту четвёрку? – сжалившись, бурчит Тамара. – Ты уверена?

– Просто убьёт, – дрогнувшим голосом отвечает Маша, лицо её вмиг принимает затравленное выражение, и Тамара невольно отшатывается от новой волны её рыданий.

– Ну, перестань, – включается Оля. – Выберешь момент, когда у неё будет хорошее настроение.

– Не будет у неё! – с досадой отвечает Маша, продолжая рыдать. – Я же тебе говорила, что у неё… ну, гормональное… Она просто бешеная. Хоть домой не приходи.

– Ну, хочешь, – вдруг осеняет Олю. – Останешься у меня. Она за ночь перебесится, утро вечера мудренее.

Тамарины ноги отступают по парковому стадиону. Серые кеды под тяжестью сердца топчут свежий ёжик травы. Останавливается. Ноги на ширине плеч. Несколько раз отправляет воланчик в сторону облаков. Ритмичные удары. Много силы в этих руках. В этой голове. Ещё тогда. Воланчик падает в ладонь. Тыняется по полю. Кеды топчут траву. Так всегда и будет. Умная твоя голова, совершенно несгибаемая. Вчера новая заморская игрушка – электронный зверёк в цветной скорлупе. Сегодня – четвёрка по литературе. Завтра – потерявшийся кошелёк, который без Оли никак не найти. А тебе всё твои принципы, крайности: всё или ничего, или со мной, или против меня. Несокрушимый интеллект версус гибкая беспомощность. Облака. А на другой стороне перспектива парка. Шершавые стволы. Зеленоватый сумрак между аллеями. Две маленькие девочки наблюдают, как их отец мастерит скворечник. Стоят у него за плечами на носочках, забавно вытянув шеи. Он отдаёт им короткие указания, и они, опережая друг друга, бросаются их выполнять. Маша и их переманит. Плавно, ненавязчиво. Сделает своими дочерьми. Что там? Кеды скользят по траве, приближаются, растут. Вот-вот наступят на глаза. Кеды или облака или девочки со скворечником: что выбрать. Дым кольцуется.

– Зоя-джан, – взывает командирски. – Давай в бадминтон!

– Не могу, – поток дыма ударяется в нос, рассекается. – У меня же нога больная.

Тамара мычит вразумлённо, вспомнила.

– Ещё болит? Слушай, что ты лежишь на земле? Башку простудишь.

Тут же тянет приподняться на локтях. Маша на скамейке с Олей уже улыбается.

– Дай мне сигарету, – требует Тамара. Вытягивает из пачки, поджигает.

– Интересно, а наших учили делать скворечники на трудах? – так, просто, мысли вслух.

– Кору клювом долбить их учили, – жадно курит. Затяжки глубокие и частые. Отдаётся вся. Как всегда. Волосы в хвосте. Русые вихры во все стороны, как лучи от солнца. Лицо круглое, но приятное. Вечно жалуется на свои широкие скулы. Нормальные скулы. В гармонии со всем остальным.

– У тебя веснушки.

– Да? – хватается за щёки, обрадовалась.

– Утром ещё не было, а теперь – полно.

Хмыкает. Увлекается какой-то фантазией, глаза – вправо и вверх. У неё за спиной маячат Оля с Машей, становится слышна их стрекотня. Тамара оборачивается.

– Ну, что вы тут? – задорно спрашивает Оля, задерживает взгляд, вскидывает брови. – Ты что такая задумчивая, Зося?

– Как вы думаете, если повесить скворечник – птицы не подерутся из-за него?

Рассмеялась. Дюжина звонких компактных смешков, соединённых перламутровой нитью придыхания, выпорхнула из её рта. Этот смех был подобен жемчужному ожерелью, но равно же он был подобен фундуку, брошенному в пиалку с молоком и всплывшему на поверхности. Не менее он был подобен ягодам черешни, упругим и глянцевым, не слишком крупным, но и не крошечным, которые катятся по мраморной столешнице. В меньшей степени, но всё же напоминал он и развеваемую ветром гардину из гроздьев акации. И, пожалуй, больше всего он походил на горсть подброшенных камушков в момент, когда они влетают в солёную воду.

Это было одно из тех мгновений, когда самое обыденное действие, повторяемое нами множество раз, вдруг выходит у нас по-особенному, невольно привлекая к себе внимание всего сущего; и все его свидетели догадываются, что это мгновение задумывалось Вселенной, возможно, ещё до нашего рождения. Услышав Олин смех, подобрались, выпрямились, точно пузатые боссы под звуки гимна, шершавые стволы. Сконфуженно прижалась к земле вытоптанная Тамарой трава, не оставляя шанса адептам пословицы. Две сестры встрепенулись и, забыв о скворечнике, озадаченно вгляделись в замерцавший сумрак парка. И даже самовлюблённые облака с любопытством замедлили ход, пренебрегая образованным за ними затором. И окна Лолитиной спальни, открытые в парк, где двадцать лет назад прозвучал этот смех, ностальгически пошатнулись, вспомнив, как беременная ею мать, стоя в этой комнате перед зеркалом, с любопытством разглядывала свой живот, и как её бабушка показывала Оле в его тёмном отражении лысую малышку. Они вспомнили, как она плакала из-за разбитого колена, пока кровь текла на белую простынь, и как, свесившись с кровати, рвала однажды ночью, объевшись грецких орехов, и о брачной ночи её бабушки и дедушки, об агонии её прабабки и о ругательствах пьяного маляра, свалившегося с табуретки, на которой белил потолок. Потом они сообразили, что всё перепутали – ночная рвота была не у неё, а у её матери, а побелкой потолка занимался сам дед, после чего и сломал ногу. И о многом ещё успели вспомнить окна, пока на лужайке стадиона, вдруг раздувшейся до размеров галактики, звучал насыщенным вокализом, благословившим прозвучавшую фразу, ставшим её самой ценной и самой желанной наградой, Олин смех.

Она отсмеивается и вновь становится обычной школьницей с царапиной под коленом и неумолимой перспективой исполнения американской мечты.

– Маша сегодня ночует у меня.

Зоя вздрогнула, услышав над ухом голос Лолиты.

– Интерьер у тебя – просто супер, – неторопливо дефилируя к своему «Яйцу», констатировала та. – Спокойно и, вместе с тем, смело: много цвета, а узоры в спальне – я заглянула, можно? – вообще gorgeous. Только сейчас осознала, как меня утомил этот американский минимализм. Стены они красят. В белый. Или в серый. Или в беж. А если обои, то никакой фактуры, никакого рисунка. Максимум – в детской комнате позволят себе немного полоски. Остальные стены – как голые. И этот белый цвет. Не умеют сочетать цвета, потому повсюду пихают белое. Какого цвета стол купить? Дубовый – нет, не гармонирует со всем остальным. Ореховый – не нравится. Вишнёвый – а вдруг не впишется. Белый. Отличное решение! И так со всем. А твои двери! Они как шоколадки! Внушительные и… и просто красивые. В Штатах двери тонкие, как будто из фанеры. И у всех поголовно белые. Это алес!