Мария Евсеева - Куда улетают самолеты

Если бы кто сказал пару месяцев назад, что я от безделья стану уроки делать, ни за что не поверил бы. Нет, я не разгильдяй, не двоечник. Но и в отличники не рвусь. Зачем все это? Ради чего из кожи вон лезть? По-моему, и хорошистом быть замечательно. Тем более если к этому никаких усилий прикладывать не приходится. Лень мне. Вот и все объяснение.

В этой школе, конечно, запара полная. Все какие-то чересчур на учебе помешанные. Да и так… Одни амебы. Нет желания ни с кем в диалог вступать. Да и нужно ли это? Все равно разбежимся кто куда меньше чем через год.

В дверь кто-то звонит. Открываю. Мужик, обросший щетиной от самых ушей и до шеи, с выдающимся кадыком. Еще и кепка блатная на глаза давит.

– А Людмила где? – еле проговаривает.

– В Караганде. Давай, дядя, дуй домой.

Дышать невозможно. Смердит на всю лестничную клетку.

Только в гостиную захожу, снова трезвон.

– Братан, я ж ничего такого… Просто Людмилу позови, а, – твердит одно и то же, а глаза стеклянные.

– Для тугоухих объясняю: нет здесь никакой Людмилы. Забудь дорогу! Понял?

– Понял, – мямлит.

Не успеваю замком щелкнуть, он в дверь как шарахнет чем-то и давай бузовать ногами и орать:

– Люд-ка-а! Я знаю, что ты там! Щенка своего к порогу приставила…

– Слышь, ты, тело неходячее! – Хватаю за грудки, и его модная кепка слетает с плешивой макушки. – Еще раз тебя здесь увижу, будешь зубы по подъезду собирать.

Спускаю его с лестницы и головной убор вдогонку швыряю. Лови! Не поймал… Раскрываю балконную дверь нараспашку. Надышаться не могу. Вся одежда от этого хрона провоняла. И даже свежий воздух кажется тяжелым, не приносит облегчения. Все в этом городе мне чуждо.

Звоню Климу. Диалог не вяжется. Пара дней, и как чужие.

Открываю свой профиль в соцсетях – хоть музыку послушать… В друзья кто-то просится. Просто Вика. Кто такая? Просматриваю загруженные ею аватарки и понимаю, что это та самая девушка, которая днем у меня про злосчастный двадцать четвертый дом спрашивала.

«Ничего себе разведка работает», – пишу ей и улыбаюсь.

Приятно, черт возьми! И неожиданно. А она в онлайне висит. Смайлик ловлю в ответ и снова набираю, ни с того ни с сего съехавши на «ты»:

«Ты как меня нашла?»

«А чего тебя искать? Ты же мне имя свое сказал. Город, из которого приехал, в навигаторе был обозначен. Возраст примерно прикинула, а фото тебя тут же выдало. Вас таких Дим, темноглазых, всего-то пятнадцать человек».

Просматриваю досконально ее страницу, все никак поверить не могу, да и понять, с какой целью она меня в друзья добавила. Я ей вообще не ровня. Она как с обложки журнала. А я что? Малолетка…

«Ну? Что молчишь? Ты рад?» – следом приходит еще одно сообщение.

«Рад, конечно. – И смайлик ставлю. – Это ты уже дома?»

«Да. А двадцать четвертый я нашла все-таки. Он в обратную сторону от остановки».

«Как? Там же другая улица».

«Другая. А после нескольких домов снова Коммунаров».

Да… Умнее не придумаешь! И тут этот городишко отличился.

«Дим, – снова маячит новое сообщение, – а почему ты не спросишь, зачем я тебя нашла?»

И у меня сердце куда-то вниз летит. Чувствую выброс адреналина в кровь. Как на бешеных аттракционах прокатился. Набираю что-то, стираю, снова набираю… Не знаю, что ответить. Хочется верить, что не в деловых целях, а в личных. В конце концов беру себя в руки и пишу максимально коротко, чтобы не выдать свое глупое волнение:

«Зачем?»

Тут же смайлик прилетает, а потом:

«Глаза твои забыть не могу. Только о них и думаю».

Отстраняю от себя телефон, отодвигаю подальше, тут же хватаю снова, верчу-кручу его, вожу пальцами по экрану хаотично. Смотрю на ее аватарку и улыбаюсь:

«Ты мне тоже сразу понравилась».

«Может, в скайп перейдем?»

Озираюсь по сторонам – на балконе вообще нормально не поговоришь. Смотрю на часы – скоро мать прийти должна.

«Давай вечером?» – предлагаю.

«Давай. Если только я не умру за это время». – И грустный смайлик вдогонку.

«В смысле?»

«Увидеть тебя поскорее хочу».

Тереблю тетрадный листок, заучиваю строчки стихотворения, а сама представляю все живо, будто это со мной. Думала, никто меня из двадцатого столетия увлечь не сможет. Ошибалась. Наталья Ивановна посоветовала еще с поэзией Эдуарда Асадова познакомиться. И я, кажется, влюбилась…

Как такое возможно? Как им всем удалось предугадать, что человек через сотню лет будет чувствовать то же самое? Закрываю глаза, проговариваю каждое слово вслух и голос свой не узнаю. Если завтра у доски рассказывать буду, все точно таким же его услышат?

А новенький… Дима… Наверно, не только слушать, но и разглядывать будет всех без исключения. Любопытно ведь все-таки должно быть. Интересно, посмотрит ли на меня? Хотя я все равно не узнаю. Если оглянусь на него, растеряюсь сразу же и собьюсь.

Убираю тетрадь и учебник, прислушиваюсь: в коридоре какой-то переполох. Кажется, соседка пришла, Павлушкина бабушка. Мама с ней давно дружит. Баба Люба внука одна воспитывает. Жалко мальчишку, он с семи лет без родителей. Никого у него нет, кроме бабушки. Да еще мы. Как будто не соседи, а одна большая семья. Ой! Я же забыла предупредить, что он задержится!

– Юлечка! Ты в следующий раз не соглашайся на его уловки, – вздыхает баба Люба. – Домой его, домой гони. Пусть сначала явится, пообедает, уроки выучит, а потом уже в футбол гоняет.

– Хорошо, – киваю понимающе.

Мне и ее жалко. Хлопочет над ним, как над родным сыночком. Переживает по пустякам.

А после восьми собираемся все на нашей кухне за столом. Тесновато, но так уютно. Баба Люба рогалики с клубничным вареньем приносит. Мама чай заваривает из своего секретного мешочка. Не какие-нибудь там пакетики из супермаркета, у которых вкус совсем не такой яркий, как лейбл на ниточке, а настоящий – терпкий, ароматный. Люблю такие тихие семейные посиделки.

Павлушка с бабушкой потом уходят, а мы с мамой болтаем до позднего вечера. Я рассказываю ей все. Все-все, правда. Разве от мамы могут быть какие-то секреты? Она никогда не предаст, плохого не посоветует, всегда подскажет, поймет, утешит, если нужно. Но подруг у меня нет. А нужны ли они, когда с мамой в миллион раз лучше?

– А у нас в классе новенький. – Беру последний рогалик, делю его пополам и протягиваю ей кусочек.

– Да? – удивляется мама. – Выпускной класс, четверть заканчивается… Интересно.

– Они откуда-то переехали. Наверно, выхода другого не было.

– Да, тяжело ему придется. Симпатичный? Как зовут?

– Дима, – говорю и ресницы невольно опускаю.

Что это со мной такое? Впервые в жизни, наверно, перед мамой смущаюсь.