Мария Евсеева - Куда улетают самолеты

– Симпатичный, значит, – догадывается она и смеется по-доброму. – А ребята как? Класс принял?

– Принял. А что, мог не принять?

– Всякое бывает… Уже проявил себя?

– Проявил, – отвечаю, не задумываясь, и подношу кружку к губам, попутно пытаясь рассмотреть узор из чаинок на дне.

– И как?

Как?

Вспоминаю его глаза, приятный голос, смуглое лицо, уверенную походку… Проявил же себя? Проявил.

– Не знаю как. Но ему это удалось.

– Да я вижу, – улыбается мама и кипяток в мою кружку подливает. – У меня ириски где-то в сумке завалялись. Будешь?

– Буду.

Утром с легкостью просыпаюсь. В школу раньше времени прихожу. Еще не во всех окнах свет горит, в раздевалке полное спокойствие, в коридорах без суеты. Стою у окна напротив класса и в даль всматриваюсь. Среди десятков прохожих одного ищу. Пытаюсь угадать по одежде, по походке, по любой мелочи, которая подсказать может, что это он идет. А время торопится, бежит. Растянуть бы секунды до максимума. Так бы вечно стояла и ждала.

По звонку Марья Михайловна класс открывает, и все нехотя просачиваются за ней внутрь. А я волнуюсь, переживаю, что Дима опаздывает, как будто я в этом виновата, как будто мне за опоздание влететь может. Перед тем как в кабинет войти, пробую еще раз в сторону лестницы взглянуть. Хватаюсь, как за соломинку, – так хочется, чтобы он сейчас из-за угла вывернул. Оборачиваюсь… а Дима позади меня стоит. И снова наши взгляды встречаются.

Марья Михайловна диктует условие задачи по геометрии. Задание из прошлогоднего ЕГЭ профильного уровня. Дает нам пять минут подумать:

– Кто сообразит – сразу пятерка. А решение на доске для всего класса расписать.

Двигаюсь со стулом ближе к парте, закрываю уши ладонями, чтобы на Швыряева не отвлекаться. Катя тоже над своей тетрадью склоняется. Кому же пятерку не хочется? А задача такая сложная. Даже примерно не представляю, с какого конца начинать.

Черчу пирамиду. И так и этак варианты продумываю. И вроде бы приходит озарение на мгновение, но тут же отступает… Нет, не верно. Не получается.

– Ну что? Есть какие-то мысли? – обращается к классу Марья Михайловна, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на реакцию остальных.

Ни одной руки. Все только, как я, озираются по сторонам.

– Н-да. Значит, сто баллов на ЕГЭ ждать ни от кого не приходится. Жаль… Даю еще две минутки.

Глотаю жадно воздух – вроде бы нащупала слабое место, нашла, от чего танцевать надо. А начинаю новый чертеж рисовать и сдуваюсь… Из-за своей невнимательности не так в уме все представила.

– Неужели ни одной идеи? – вздыхает Марья Михайловна снова. – Макарова! Ты, случайно, пятерку не желаешь?

Настя Макарова виновато глаза опускает. Нет, не желает.

– Хорошо. Помогу вам немного. Записываем.

Красиво рисует наша классная. Все углы у пирамиды такие ровные. Если к ним транспортир приложить, наверняка без погрешности окажутся.

– Докажем, что… – начинает Марья Михайловна, обводя основание пирамиды еще жирнее, а потом куда-то мимо меня свой взгляд устремляет. – Дима, открывай тетрадь и рисуй чертеж! Мечтать после уроков будешь.

– А я уже все, – слышу за спиной недовольный голос новенького.

– Что – все?

– Нарисовал.

– Так нарисовать мало, – смеется Марья Михайловна, – решить надо. А ты уже тетрадь отложил.

– Так я и решил.

– Решил? – удивляется она и очки приспускает на кончик носа. Замечаю, как мел в тонких пальцах вращает. От волнения, наверно. Или смущения.

Оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть в его умные глаза. Все же на него сейчас смотрят без стеснения. И я могу. Удобный случай. Марья Михайловна к нему подходит, а Дима ей равнодушно тетрадь протягивает, будто у него там не решение сложной задачи, а ерунда какая-нибудь.

– Так. Так, – кивает классная. – Все верно.

А он серьезный, как всегда. Но сидит свободно. Ни одна мышца на лице не дрогнет, ни одной эмоции не прочитать: ни радости, ни гордости. Другой бы светился от счастья, что смог, что решил один из класса. А этот – нет. Не такой.

– А что же ты молчал, когда я спрашивала? Иди к доске. Тебе пятерка не нужна, что ли?

– Не нужна, – ухмыляется.

– Вот чудо! – хохочет Марья Михайловна и возвращает тетрадь хозяину. – Ставлю пять!

Жаль, что к доске не пошел. Как бы я хотела посмотреть на него подольше. Пусть со спины или сбоку. Это совсем неважно. Глаза его я все равно запомнила.

На перемене девчонки шушукаются, то и дело в его сторону посматривают. А Дима встает из-за парты – и мимо них своей твердой походкой. Даже не взглянет, даже бровью не поведет. Выходит из класса, только сквозняком окна отзываются. Полное безразличие.

А я Павлушку сегодня не видела.

В коридоре шум, гам – не разобрать, кто где. Знаю, что он обычно на втором этаже с мальчишками какой-нибудь коробок вместо мяча гоняет. Спускаюсь туда – нет никого. Может, на уроках задержали или готовится к контрольной или самостоятельной? Ладно, в столовой наверняка увижу.

А на следующей перемене снова сижу за своим столиком у окна. Сегодня блины со сметаной и какао. В буфет все такая же давка. И почему все так рвутся за сухомяткой? Высматриваю Павлушку в толпе, но и тут его, кажется, нет. Странно. Может, в школу не пошел? Заболел? Так оно и есть, наверно.

Поднимаюсь назад, к кабинету, и в паре шагов застываю от удивления: Павлушка рядом с Димой стоит, улыбается вовсю, а тот ему руку пожимает и подмигивает.

В каждом его движении только доброту чувствую, только светлое, только настоящее. У доски стихотворение наизусть читаю – сама себя не слышу. Лишь об одном и думаю: расспросить бы скорее Павлушку обо всем, узнать, о чем они разговаривали.

Еле дожидаюсь звонка с последнего урока, лечу на всех парусах к семнадцатому кабинету, в котором Павлушка занимается. Подхватываю его под руку – и в раздевалку. А он в своем репертуаре:

– Я не пойду. У нас на стадионе заметано.

– Баба Люба сказала тебя домой вести. Обедать, уроки, а потом уже футбол.

– У-у, – морщит нос Павлушка, но не сопротивляется. Он хороший мальчишка.

– А что ты сегодня на большой перемене у нашего класса делал? – спрашиваю, когда школа за голыми деревьями скрывается.

– Я приходил кое-кому спасибо сказать.

– Диме? За что? – удивляюсь.

– А… Ды это… – мнется, а потом осторожно мне в глаза заглядывает. – А ты бабушке не скажешь?

– Не скажу. Могила!

– Зуб даешь? – прищуривается.

А мне так смешно. Но держусь изо всех сил – любопытство разрывает. Делаю серьезное лицо и принимаю правила его игры:

– Даю.

– Да твой одноклассник спас меня сегодня.

– Как? – останавливаюсь.

– У меня семиклассники телефон отобрали… Только бабушке не говори, слышишь? Ты же зуб дала.