Евгений Пекки - Гуси, гуси… Повесть о былом, или 100 лет назад

– Ты, Митюха, не гляди, что кто-то здоровее тебя, хотя с бугаём биться и не сахар, – учил он. – Гляди, куда ловчее ему двинуть. Ежели он выше тебя, научись левым кулаком бить под ложечку или под дых. Если мало одного раза, этой же рукой бей и по второй, а когда он согнётся, или опустит руки от боли, и начнёт ртом хватать воздух, правой добивай его.

Был ещё ряд премудростей, скажем, как «юшку из носа пустить», поскольку чаще всего на этом бой и заканчивался.

У Митяя левое ухо уже горело от крепкого удара, а в голове начинало гудеть. Поэтому, увидев замах белобрысого, он подставил навстречу не плечо, как делало большинство, а локоть. Эта была ещё одна премудрость Вавилы. Рука противника с размаху налетела на кость локтя, вместо того, чтобы в очередной раз проверить на прочность голову Митяя. Удар получился встречный. Белобрысому было гораздо больнее, чем Митяю, даже лицо скривилось. Левая его рука по привычке уже замахивалась, чтобы ударить, так же наотмашь. Он и четверть секунды не простоял так, с распростёртыми руками, лицом к Митяю. Резкий удар «под ложечку» заставил белобрысого согнуться почти пополам. После удара Митяя правой из его длинного носа на белый снег закапали густые капли крови.

– Хватит, хватит с него, – послышались крики. – До первой крови ведь договаривались.

Да Митяй и не думал добивать неожиданного соперника. В тот же миг появился Егорка. Или не видел он, что за конфликт назрел в избе, или не захотел вмешиваться, но до конца драки из избы не вышел.

– Бог ему судья, – подумал на это Митяй.

– Ну, как ты? Крепко досталось? Здорово ты его разделал, – тараторил товарищ, помогая снять рукавицы.

– Что ж ты, Филя, Митяя не узнал? – обратился Егорка к побитому парню, – он же наш, добринский, с Пореченского края. Митяй за добринских не раз на кулачках с краснояровскими или медведицкими бился. Ты не смотри, что ему только восемнадцать стукнуло, он с мужиками наравне в стенке стоит. Его кузнец Вавила кулачному бою учил, – частил Егорка, оглядываясь на белобрысого.

Тот прижимал к разбитому носу горсть снега, стараясь не капать кровью на праздничную рубаху.

– Где ж ты раньше был, заботливый такой? – Процедил он сквозь зубы, потом повернулся к Митяю. – Я с мужиками ещё, стенка на стенку, не ходил. Один на один только приходилось. Среди погодков в нашем конце мой верх всегда был, – он взглянул укоризненно на Егорку, – говорили, есть у наших, пореченских, Митяй Петрушков, который на кулачках драться крепок. Дак он, что ли, и есть?

– Он самый, – подтвердил Егорка, – Митяй Кирсанов. Петрушков – это по-уличному. Он брат мне, имей в виду, – тут же добавил, поглядывая на крутые Филины кулаки.

– Что-то я у тебя братьёв не помню, – буркнул Филипп.

– Он же троюродный. Ты и не можешь всю мою родню знать. Нас ведь много. С Митяем ты замирись.

– Мы, вроде, и не ссорились, так, кулаками померяться решили.

– Тогда руки друг другу подайте.

– Ну, что, мир? – протянул Филя руку Митяю.

Кровь из носа капать перестала, холод, видно, помог, а вот губы чуть припухли.

– Мир, – улыбнулся Митяй и тоже протянул руку.

– Ну, вот и славно, – захлопотал опять Егорка, – самое время винца попробовать, да и танцы начинать.

Парни гурьбой повалили в дом по высокой лестнице.

– Намёрзлись поди? – встретила их Комариха, – молодые люди, а не отведать ли нам винца?

Парни начали выстраиваться у левой стены. Девушки встали у стола, за которым сидела Комариха. Митяй понял, что здесь уже выработаны свои правила и ритуалы, которых нужно придерживаться. Он занял место в середине левой шеренги. На столе у Комарихи был небольшой, начищенный до зеркального блеска медный подносик с чеканным узором по краю, на котором стояла большая гранёная рюмка на фигурной ножке. Комариха брала квадратный штоф, в котором колыхалась тёмная жидкость, вспыхивая на гранях стекла рубином, и наливала из него рюмку почти до краёв, потом клала рядом фигурный пряничек.

Ближняя к столу девушка, взяв поднос двумя руками, несла его в центр комнаты, куда уже неспешно подходил парень. Они встречались на середине, после чего она с поклоном подавала ему рюмку, говоря: «Чихирь в уста вашей милости, на доброе здоровье».

Парень медленно выпивал рюмку, ставил на подносик, отламывал половину от пряника, после чего говорил: «Красота вашей чести. Спасибо, барышня, за угощение», – и тоже кланялся ей. В ответ она кланялась вновь: «На доброе вам здоровье», – и, повернувшись, возвращала поднос с рюмкой на стол, а оставшуюся половинку пряничка клала в рот.

Затем всё повторялось со следующей парой, и до тех пор, пока всех парней винцом не обнесут. Если же парней было больше, чем девчат, а разница могла составлять два-три человека, не более, поскольку Комариха регулировала процесс, оставшимся парням вино подносили вновь те, с кого начиналась церемония. Или кто-нибудь из девчат спешил к столу, чтобы самой поднести вино понравившемуся кавалеру.

Музыканты тем временем наигрывали что-то весёленькое: «Ехал на ярмарку ухарь-купец…» или «Коробейники». Им самим по чарке, конечно же, наливали в первую голову, без всяких церемоний.

Это преддверие к танцам было интересно само по себе. Митяю сначала казалось, что девушки подносят всем одинаково, а очерёдность – как уж получится. Потом заметил, что иные менялись местами, чтобы поднести угощение понравившемуся парню. Скоро дошла очередь и до него. Когда его сзади подтолкнули в спину, услышал шёпот: «Иди, давай, Митя, чего застыл…». Он, стараясь казаться бывалым, с независимым видом двинулся к центру комнаты. Молоденькая девушка, одетая в цветастый сарафан, уже несла подносик с высокой рюмкой. Руки её слегка дрожали, щеки от волнения покрылись пунцовым румянцем. Она шла мелкими шажками, не сводя глаз с рюмки, и чувствовалось, что она очень боится уронить её или расплескать. У Митяя захолонуло сердце. Он разглядел её изумрудно-зелёные глаза под чёрными, вразлёт, будто нарисованными бровями, толстую косу до пояса, с красным бантом на конце, и точёный носик с чуть подрагивающими ноздрями. С трудом понял, что она произнесла, протянув ему поднос с рюмкой. Его будто столбняк прошиб. Машинально взял рюмку и выпил. Не почувствовав вкуса, поставил её назад и не мог оторвать взгляд от лица девушки, совсем ещё, в сущности, девчонки. Она стояла, не поднимая глаз. С двух сторон на него зашикали.

– Отвечай. Пряник возьми.

Тогда только он очнулся.

– Да ответь ты ей, – подсказывали чуть ли не в полный голос.

– Красота вашей чести, барышня. Спасибо за угощение, – вспомнил он, наконец, как отвечали другие.

Девушка вспыхнула всем лицом. Митяй увидел сверкнувшие глаза, наполненные слезами, и услышал дрожащий, нежный голосок: