Мария Афанасьева - Времена года. Четыре новеллы о любви

Этим вечером баба Нюра пьёт чай одна. По телевизору показывают фигурное катание, и любимый фигурист старушек – Плющенко – неожиданно, на ровном месте, падает. Баба Нюра проливает чай. Оглядывается на окно.

Баба Нюра одевается и идёт к подруге. Но в дом не заходит, а останавливается у окна и заглядывает внутрь. Там она видит бабу Шуру сидящую на стуле в прежней позе. Не смотря на то, что уже по всей деревне горят огоньки, баба Шура так до сих пор и не встала, и не зажгла света.

По лицу у неё текут слёзы. Она неотрывно смотрит на портрет носатого мужчины, и шевелит губами, что-то приговаривая, как молитву. И кажется, что этой молитве нет конца. Баба Нюра устало разворачивается и уходит восвояси, тяжело вздохнув.

Как только Нюра уходит от её окна, баба Шура всё же встаёт и протирает портрет мужчины концом платка, смоченным в собственных слезах. Затем решительно успокаивается и задвигает злополучную коробку обратно под кровать. А потом начинает привычно, хоть и вяло хлопотать по дому. Подолгу задерживается она над каждым простым действием: то не донесёт пустой ковш до кадушки с водой, то застынет перед открытой печной заслонкой с зажженной спичкой в руке.

А укладываясь спать, баба Шура забывает перекреститься. И свечка под образами остаётся стоять незажженной.

Ходики снова отмеряют неутомимое время. Настаёт яркое солнечное утро.

В комнате бабы Шуры опять скрипит дверь. Баба Шура открывает глаза, но с постели ещё долго не встаёт, просто лежит и грезит, глядя на сонную муху, ползающую по обоям. Когда же наконец шипение ходиков заставляет её подняться (а муху взлететь), первое, что она видит – клубок посреди комнаты. И миска пуста от молока. И наконец, обнаруживается, что то, что свисает с печки, и так похоже с первого взгляда на метёлку, это – пушистый хвост. Там, свернувшись клубочком, тихо спит котик.

Счастливая баба Шура долго смотрит на котика, не желая его будить. А чтобы лучше видеть любимца, надевает очки. И тогда только замечает, что вокруг кота разбросаны рыбьи головы, чешуя и кости, рядом валяется пустое верёвочное кольцо, и соответствующее место над печкой зияет голым гвоздём. Баба Шура мгновенно преображается в лице, и схватив полотенце, начинает яростно лупить кота с криками «Ах ты мерзавец!» и «Вот же тварь, сожрал рыбу!» А тот вскакивает, и хитро увиливая от бабкиных ударов, несётся по комнате, специально с грохотом роняя цветочные горшки, подушки-думки и фарфоровые статуэтки.

В это-то время и кашляет чёрная фигура. Оказывается, она всё это время незамеченная сидела на стуле. Баба Шура оглядывается на неё, и та вдруг начинает рыдать в голос. Это баба Нюра. Котик, пользуясь ситуацией, юркает за дверь.

– Ты чё это? – спрашивает баба Шура подругу.

Та утирает слёзы:

– Да Плющенко не выиграл!

Баба Шура секунду растерянно молчит, а потом её осеняет:

– Это ты что-ль котика-то стащила? За Лёньку хотела отомстить?

Та признаётся, продолжая всхлипывать:

– Ну. Ведь какой ангел был мужчина!

Баба Шура спокойно встаёт и идёт на кухню:

– Ага. Ангел.

Потом кричит оттуда:

– Хрен старый!

И сердито бурчит себе под нос:

– Взял, да помер, бездельник…

И уже с порога, с бидоном в руках, деловито кивает на сундук:

– Вон, письма твои лежат. Хранил их, оказывается, Лёнька. (Чему-то удивляется). Всю жизнь.

Баба Шура выходит во двор, и задумчиво поднимает голову к небу, как бы пытаясь что-то разглядеть, разгадать. Сверху, с крыши, смотрит на неё её котик. Повернув голову, он видит, как по снежному полю убегает вдаль от деревни большая белая собака. И опять несколько избушек превращаются в несколько точек на бескрайнем снежном фоне, теперь чёрных на белом, а потом и вовсе скрываются из глаз. Остаётся только Белое.

Пустой заводской цех. Где-то в глубине слышиться грубый мужской голос: «Коля-ан, а, Колян!», – ему отвечает робокое «Д-да?» Голос продолжает: «Пойди, провод проверь, вырубили?». Тот же робкий ответчик пытается уточнить: «А к-к-как?…» Грубой голос шутит: «Как-как?! Рукой возьми!» Вдруг из того угла цеха, откуда слышались голоса, раздаётся громкий треск и вспыхивает сноп ярко-голубых искр. Эта вспышка застилает всё… Глухим фоном звучат грубые матерные крики и топот.

Раняя весна, с неба сыпется мелкий снег с дождем. Тёмная ночь. Мужская рука открывает правую дверцу автомобиля, потом левую. Звуки захлопнувшихся дверей, и заводящегося мотора, а затем рванувшего с места автомобиля. Вид через лобовое стекло – включились фары и поехали навстречу центральные городские улицы, яркие огни, толпы людей и машин. Постепенно они сменяются тусклыми многоэтажными окраинами.

Пустынное загородное шоссе. Фонарём освещен только стеллообразный указатель въезда в Москву. В жёлтом свете особенно заметна мокрая «крупа», падающая с неба. Со стороны Москвы темноту нарушают две быстро приближающихся светящихся искры. Это фары мчащегося автомобиля. Он проносится мимо неуловимым очертанием, поднимая брызги придорожной грязи.

Теперь через лобое стекло видно, как навстречу несутся только деревья и придорожные столбы, а дома исчезли вовсе.

Ночь перед рассветом. Деревенская проселочная дорога. Редкие чёрные проталины вуалью прикрыты нападавшим за ночь снегом. В ярких лучах фар, прямо перед движущейся машиной, бешено петляя бежит заяц, а в паре метров над ним летит большая птица – то ли филин, то ли коршун, и время от времени пикирует на жертву.

Мужской голос звучит взволнованно: «Смотри! Вон, там! Вот это да!» В салоне машины за рулём парень, рядом на пассажирском сиденье девушка. Парень говорит: «Да, в городе такого не увидишь» и выжидательно смотрит на спутницу, но она отстранённо молчит, словно ничего не замечая. Дорога поворачивает, а заяц бежит прямо и скрывается в придорожных кустах. Машина уезжает дальше.

Рассвет. Моросить вроде перестало. Старенький дом в центре деревни. К нему подъезжает и останавливается потрепанный спортивный автомобиль, странно контрастирующий с деревенским пейзажем. Выйдя из авто, давешний парень спешит открыть дверь девушке и помочь ей выбраться наружу. Она одета в какую-то трогательную, похожую на детскую, дублёнку, сама очень худая и бледная, еле стоит на ногах и смотрит как-то безучастно. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется большая белая собака, похожая на волка. Она бежит прямо на девушку. Парень хватает подругу за руку: «Стой! Не двигайся!» Но собака, подбежав прямо к девушке, начинает лизать ей другую руку. В этот момент из-за дома появляется и припадая на одну ногу, бежит в сторону приехавшей пары нелепый пьяный мужичок, а за ним – пара-тройка трезвых, но с палками в руках. И пьяный, и остальные мужики, завидев собаку, останавливаются как вкопанные. Та же, напротив, увидев их, спокойно, с достоинством, убегает, лизнув на прощанье ещё раз девушкины пальцы.