Ник Дельвин - Жизненный цикл. Не забыли о плохом и не сказали о хорошем…

– Когда-то очень давно, в раннем детстве, пьяным южным летом или же злобной хладной зимой, я не могу вспомнить точнее, одна девушка рассказала мне интересную историю о бескрайнем радужном поле, что заполняло эти места еще до того, как Панфельд вышла из берегов и превратила все вокруг в вязкое отвратительное болото на несколько десятилетий. Эта удивительная девушка, облаченная в платье из чистого шелка, рассказала мне тогда о далеких временах, что терялись среди страниц древних грамот и рукописных книг в кожаном переплете, о тех временах, по мягкой земле которых бродили живые легенды, о временах Агасфера и Каина, вечных скитальцев, о временах тех, кто превратил свое счастье в смертельный яд, а мучительные страдания – в лекарство.

***

Эта история о далеком прошлом не была простой легендой, в ее необычности не было великой тайны языческих культов или скрытого смысла философии, нравоучения или наказания, героя или злодея, в ней был простой и реальный мир, обычная жизнь, тривиальная глупость детства, искренняя человеческая наивность, грезы, мечты и желания, которым сбыться не суждено. В этой истории был простой светловолосый, под двойное каре, тонкотелый мальчик, одетый в легкое светло-каштановое пальто, под которым плотно прилегала к телу рубашка кремового цвета, прямые подвернутые брюки и узкую клетчатую трибли, сдвинутую на бок. Кроме него, поклонника Тома Сойера, ребенка на возраст лет десяти, но на ум – пятидесяти, который стоял посреди широкого необъятного поля, заросшего травой по колено, в этой истории была маленькая металлическая коробочка, в которой скрывалось нечто очень ценное. Внутри этого холодного стального прямоугольника, ящика Пандоры, вывернутого наизнанку, содержалось волшебство, способное исполнить любое желание, которое мог загадать этот ребенок, оторвав прочную крышку от корпуса, правда, желание могло быть только одно. Поэтому мальчик не открывал металлическую коробочку в солнечный день на чудесном радужном поле, поэтому он часто думал о своих мечтах и грезах, поэтому он не торопился использовать бесценный подарок высших сил, боясь провального фальстарта, он лишь смотрел на прекрасную белую бабочку, которая порхала в воздухе прямо напротив него, закрывая своими тонкими крыльями яркий свет солнца. Это беззащитное насекомое скиталось по обетованной земле, от острых шипов красной розы до белых лепестков подснежника, от скалистых гор до глинистых низин, бабочка-белянка видела все, абсолютно все, что происходило в этом жестоком, но справедливом мире. И среди многих легенд и историй, среди каменных скрижалей и древних манускриптов слагалось лишь одно безумное изречение: если существует кто-то в этом мире настолько могущественный, что видит абсолютно все, что в кромешной темноте способен свет найти, значит он – Бог. Но, к сожалению, эта тонкокрылая красавица была простой белянкой, ее жизнь оставалась мимолетной и пустой, а багровые закаты медленно вскапывали холодную могилу этой страдалице, и пускай она не была Богом, зато точно с ним виделась однажды, когда порхала среди высоких облаков, израненная ветром, но свободная. И этот одинокий мальчик, заперший внутри себя мудрого взрослого, этот постаревший сердцем ребенок, который иногда забывал о родном доме и ночевал в тихом омуте, этот мечтательный звездочет на радужном поле тоже однажды виделся с Богом. Когда ему было очень плохо, когда он всей душой страдал, словно отрекшийся пилигрим, Богу стало настолько сильно его жалко, что он подарил ему эту замечательную коробочку с волшебством, которую можно открыть лишь однажды и исполнить свое самое заветное желание. Этот мальчик, владелец острого надменного ума и владения в Сен-Мишель, он был эгоистично уверен в том, что с этой коробочкой в руках ему по силам сделать все что угодно, изменить этот жестокий мир, погруженный в вечную Варфоломеевскую ночь, подарить новую жизнь тем, кого он любит, или сделать даже так, чтобы наступил долгожданный конец света по предсказанию Нострадамуса. Этот израненный ребенок мог превратить далекий оранжевый закат в непостижимую вечность для всего человечества, остановить солнечных зайчиков на коре дуба, сравнять с тишиной мелодичные звуки природы на радужном поле, но милосердный блондин не желал прекращать жизнь одно единственного существа, порхающего над удивительным полем и над всеми нами, страдальцами. Юное дитя видело в бабочке-белянке, в единственной искре жизни среди этих пустых мест, духовную вечность, застывшую в старых часах, добродетельный свет в конце темного туннеля, красоту высокого полета, бесценную свободу и мягкий голос того, кто наблюдал за нами с ласковых небес. Ему казалось, что эта бабочка и впрямь была посланником самого Бога, потерявшего связь с миром грешных людей, ему казалось, что они обязательно когда-нибудь встретятся еще раз с этой белокрылой красавицей, сверкающей среди облаков, поэтому он крикнул ей вслед не одинокое и скорбное «Прощай», а наивное, но искреннее «Пока». Но этот глупый самовлюбленный мальчик на возраст и на ум лет десяти даже не заметил, как мир вокруг продолжил диктовать свои жестокие правила: его бесценная металлическая коробочка оказалась простой пустышкой, береговой бутылкой без письма, горькой конфетой без начинки, а всевидящая бабочка-белянка, порхающая над облаками, больше не вернулась к нему из своего последнего путешествия. Ее крохотное беззащитное тело разорвало на мелкие кровавые частички великим ураганом и развеяло по одиноким серым местам, по молчаливым туманным равнинам, далеко от прекрасного, спокойного и мечтательного радужного поля. А долгожданный конец света так и не наступил…

***

В голове моей беспорядочно мелькали мысли, они, словно бабочки, роились над красивым цветком колючей розы, пытались испить из него ядовитый нектар и желали унести в небеса еще пару мгновений быстротечной жизни, которая все равно оборвалась бы вместе с вечностью последнего заката. Эти прекрасные бабочки даже не представляли, что летают над едким цветком, возросшем на поле трупов, древнем могильном кургане, стебли которого пропитались кадаверином, тонкие лепестки которого окрасились в кроваво-алый, а шипы стали бритвенно острыми. Все мои мысли были лишь о том, как ощущение того, что из глубин этого поля прямо на меня смотрят чужие пустые глазницы, наполняло меня все сильнее. Я видел сжатые в безумном оскале зубы, выдавленные из сломанной челюсти, я видел глубокие трещины, заполненные свежей плотью и гнилой тканью, внутренние полости, кишащие червями и паразитами, и острые обломки белых костей. Мне казалось, что эти наполненные душами мертвых людей места притягивали меня, звали вступить в ряды усопших, вернуться в орду непогребенных господ, остаться в этой холодной темной земле навечно и подарить своим телом новую пищу всем подземным существам. И эти обожженные скелеты шептали мне свой собственный похоронный марш, протягивали ко мне костлявые руки, сжимающие старые семейные реликвии, и вырывали пальцы из толщи земли, царапали грязными ногтями гнилые крышки гробов и разбивали свои пустые черепа о монолитные плиты, последнюю память о прошлом мертвецов. Некогда желтое пшеничное поле преображалось жуткими формами и образами в моих глазах секунда за секундой, светлые колосья становились темнее, ломались и падали на почерневшую землю, небо заполнялось густым серым дымом, пепельной пылью, а огромные капли кислотного дождя разъедали мою бледную кожу и оголяли безобразные внутренние полости. Мое сознание полностью поглотил животный страх, ползающий тысячью сороконожек по спине и пронизывающий сотней черных взглядов мертвецов, я всеми силами пытался отогнать это смутное наваждение и прекратить видения, которые терроризировали мои мысли, но никакие усилия не спасали меня от бездушных людей, чудовищ и городских легенд погребенных в этих местах. Я представлял, как они все, переплетаясь, словно клубок нервных волокон, лежали под несколькими слоями земли, страстно прижавшись друг другу, пропустив поломанные тонкие пальцы под ребра, медленно развалившись по конечностям и позвонкам, навсегда замерев в одном положении, окончательно ощутив на себе саму смерть. Именно тогда я вновь вспомнил о страшной утрате одного очень дорогого мне человека, о смерти, которую я во всех черно-белых тонах видел собственными глазами, о смерти, которая разорвала мне сердце на тысячи осколков и оставила внутри только пустоту, о смерти, которая постоянно врывалась в мои мысли подобными кошмарами и видениями, о смерти, которую я тщетно пытался больше не вспоминать. И в такие моменты, когда скорбные воспоминания и мое бурное воображение смешивались в нечто неописуемо отвратительное, я искренне мечтал вместо широкого пшеничного поля и пустых глазниц своей матери, наблюдающих за мной из под толщи плодородной земли, увидеть то самое радужное поле и прекрасных бабочек, порхающих около маленькой жестяной коробочки, способной исполнить любое желание ее владельца, правда, только одно.