Василий Богданов - Бунтующий Яппи

– А вот интересно, китайское пиво тоже, наверное, как-нибудь называется? – не к месту интересуется Замша.

В кафе шумно. Официантки в пепельно-сливовых кимоно снуют с подносами. Чисто европейская суета в японском ресторане – тоже знак космополитичного бытия.

– Китайское пиво называется одним словом, – отвечает ему Илья.

– Каким? – моргает Замша.

– Гов-но.

– Почему сразу говно?! – возмущается Замша. – Почему ты не можешь по-другому сказать, если тебе что-то не нравится?

– А как надо сказать?

– Ну как-как. Сказал бы просто: «Мне не нравится китайское пиво!»

– А что я сделаю, если то, что мне не нравится, говно и есть?! – вскидывает брови Илья и широко улыбается. – Волшебница! Волшебница, можно Вас на секундочку! – кричит он проносящейся мимо со скоростью экспресса официантке. Почтительно склонившись, та замирает с плохо скрываемым раздражением, но выражение её лица резко меняется, когда она видит развалившегося на простом деревянном стуле Илью, излучающего обаяние древнерусского князя.

– Голубушка, – ласково обращается он к ней, – нам бы с товарищем водочки, ну и закуски какой-нибудь, что ли. Селёдочки там, огурчиков сообразить.

– У нас, к сожалению, такой закуски нет, – дарит ему улыбку официантка.

– Да как же так, красавица? – качает головой Илья. – Совсем ничего?

Официантка с сожалением пожимает плечами, не переставая улыбаться.

– Ай-ай-ай, – расстраивается ксенофоб. – А что ж у вас есть в таком разе?

– Да всё, – растерянно отвечает она. – Всё. Смотрите меню.

Илья придирчиво разглядывает меню:

– Та-а-ак. А вот это что же такое, позвольте полюбопытствовать?.. – Он тычет пальцем в глянцевую страницу.

– Вот. Тут же написано. Это унадзю под кисло-сладким соусом с кунжутом на подушке из риса.

– Что такое унадзю? – настороженно переспрашивает Илья.

– Унадзю – это угорь.

– Угорь, – морщится он, – не пойдёт. А это?

– Цыплёнок в соусе терияки.

Илья пыхтит и хмурит лоб.

– Цыплёнок и какие-то бяки к нему. Да-а-а-а уж, ассортиментик! Ну вот я, пожалуй, другое буду. Вот это. Это, кажется, единственная человеческая еда в Вашем дьявольском заведении.

– Пельмени со свининой? – переспрашивает с улыбкой официантка.

– Так точно, пельмени, – кивает он головой.

– Соус какой?

– В смысле?.. – Он удивлённо уставился на неё.

– Ну, обычный или облегчённый, – поясняет она, оторвавшись от записной книжки. – Облегчённый менее солёный.

– А можно мне со сметаной или с горчицей или на худой конец с хреном? – спрашивает Илья.

Официантка опускает руки и снова беспомощно улыбается.

– Нет, к сожалению.

– Ладно, – сжалился Илья, – соусу вообще не надо.

– Вообще не надо?

– Вообще не надо соусу. Принесите просто пельменей без соусу. И водки. Пятьдесят граммов. Холодной. Вот и весь и сказ. – Он захлопнул меню и вернул его официантке.

– Хорошо… – Она поклонилась и кинулась выполнять заказ.

– А меня? – слабо возмутился Замша. – А я? Ну что такое! Всегда так! – воскликнул он и расстроенно швырнул своё меню на стол.

Мы с Ильёй довольно заржали во всю глотку. Все официанты игнорируют Замшу.

– Смирись с этим, дружище, – хлопает его по плечу Илья, – сейчас девица подаст мне водки, так ты её не отпускай, лови за ноздрю и делай заказ. Господи, ну что у нас за народ? – продолжает он, наваливаясь на стол. – Падкий до всего иностранного! Сколько, блин, у нас по городу японских ресторанов? А узбекских кухонь? А итальянских? А еврейских? А чёрт его знает каких? А русский ресторан в русском городе есть? Хорошо, если есть один или два и всё! А должно быть наоборот, я так считаю.

– Так почему ты не возьмёшь и не откроешь русский ресторан? – спрашиваю я Илью.

– Это же понятно почему, – отвечает он, – денег у меня столько нет.

– Ну-ну, – понимающе усмехаюсь я, расправляясь с очередным суши.

– У русского человека страсти к стяжательству нет, – важно продолжает Илья. – Русский человек иначе совершенно устроен, ему не свойственны ни западный предпринимательский дух, ни жажда власти. В нём на генетическом уровне глубоко сидит понятие о том, что деньги – зло и власть – зло. Благодарю покорнейше, красавица! – Илья поклонился улыбчивой официантке, поставившей перед ним плоское блюдо с пельменями и рюмочку водки. – Да, и любезная, будьте так добры, обслужите, пожалуйста, сего незаметного молодого господина, – указал он на Замшу.

Официантка, рассыпаясь в извинениях, вопросительно посмотрела на Замшу. Тот, хлопая ресницами, объявил, что желает коровий язык с кунжутом и рисом и маленькую рюмочку пшеничной. Девушка тотчас умчалась выполнять заказ.

– Коровий язык! – Илью чуть не вывернуло наизнанку. – Как ты можешь жрать коровий язык?!

– А что тут такого? Ну, коровий язык и что? – не понял Замша.

– Он же был у коровы во рту!

– И что?

– Ну, представь себе вонючий коровий рот, – продолжал Илья.

– Представил. Абсолютно чистый рот.

– Чистый? А там слюни и всякая шняга.

– Ну и что, слюни? Слюни что – грязные, что ли?

– Нет, не грязные.

– Ну вот.

– А что – приятные?

– Да какая разница. Этот язык же потом моют.

– Ну и что, что моют! Корова им, прикинь, всякое говно лижет!

– Да какое говно! Она траву жрёт. Пасётся и жрёт себе чистую траву.

– Думаешь, только траву?

– А что ещё?

– Мало ли что она им себе вылизывает!

– Ну, что она вылизывает?

– Да хоть жопу.

– Как кошка, что ли?

– Ага.

– То есть ты хочешь сказать, что корова, как кошка, садится на землю и начинает языком вылизывать себе жопу?

– Хоть бы и так. А ты потом этот язык жрёшь. С удовольствием.

– Да ты придурок! – обиделся Замша.

– Почему сразу придурок? – заржал Илья, и я вместе с ним. – Ты только представь, как корова это делает.

По Замшиной физиономии было заметно, что он представил, потому что улыбка, кривившая его рот, внезапно сменилась приступом дикого хохота.

– Корова, – хохотал он, – корова сади… садится на землю, как кошка!

– Ага, – смеялся Илья, запрокинув голову, – вытягивает ногу…

– И вылизывает себе… – Замша не мог продолжать. – Вылизывает себе… Не могу. Вылизывает.

– Жопу, – закончил я.

– Жопу, – повторил Илья, сотрясаясь от хохота, и выдавил из себя. – Мы все трое такие, блин, придурки!

– Точно, – согласился Замша.

– Вот, к примеру, – отсмеявшись, обратился ко мне Илья и вновь посерьёзнел, – ты знаешь о том, что русские купцы сначала вообще векселями не пользовались? У них были такие долговые зарубки, которые по сути значили не больше, чем честное слово. Дела у нас всегда велись на доверии! А почему? Да потому что русский человек никогда не хотел никого обмануть и на этом обогатиться. Для русского богатство не было самоцелью. Он добро хотел сделать ближнему. А сейчас посмотри, что с нами сделали эти предпринимательские отношения! Найди попробуй хоть одного человека, который бы думал о благе России. Каждый о себе думает и о том, как бы карман потуже набить, блин! Вот в чём фикус.