Александр Миронов - Тварина. Повесть

С Алексеем отношения складывались, и они стали жить гражданским браком. «Какая разница, каким браком жить, правда ведь? – спрашивала она себя. – Если суждено жить, будем жить. Нет, так и не привяжешь…» Но квартиру снять и жить отдельной семьей, было не на что, и они прижились у стариков. К счастью те, начиная с ранней весны до поздней осени, жили на даче, или, как последнее время – после мексиканского сериала «Изаура» – модно стали называть: на фазенде. А себя – навеличивать фазендеерами, или по-стариковски – фазендёрами. Только горбатили на этих фазендах сами.

Катя работала на «чапика» (частного предпринимателя) в киоске, поэтому жили и тужили на одну её зарплату. Алексей же на какой-либо завод или на комбинат устроиться не мог, а подрядиться к какому-нибудь частнику, считал ниже своего достоинства. Поэтому сидел больше дома, или же слонялся по городу с такими же, как он, лицами без определенного рода занятий, ища приключения. И однажды – потерялся. После очередного скандала с дедом.

Дед Никифор время от времени наведывался домой. Приезжал за пенсией или же за какими-нибудь продуктами. Приезжал и как всегда некстати. И заставал в квартире любимую внучку в одной постели, вернее, на широком диване, – слава богу, не на их кроватях! – с молодым человеком, с легкой небритостью на лице. И обойму бутылок из-под пива, а то и вина на полу.

Что такое гражданский брак? – дед понимал. Этот подменный термин открыто вошёл в обиход совсем недавно, и был придуман людьми определенного поведения, для оправдания их беспутной жизни. Гражданский брак – это тот, в котором он с Анной состоит, его дети и тот же Гошка. То есть отношения, скреплённые государственным учреждением: ЗАКСом, или местным органом самоуправления – поссоветом, сельсоветом. Всё остальное – от лукавого. И потому давал этому «браку» свою оценку, и не двусмысленную. Сверкнув взбешёнными глазами, он косил головой на бок, бычился, лицо начинало то темнеть, то бледнеть, менять цвет, как хамелеон на тепловой режим. И говорить начинал с покряхтывания.

– Та-ак, кхе… Так, кхе-кхе… Это ж как же ж вашу мать… понимать? А? Кхе-кхе…

Катя подхватывалась с дивана, накидывала на гибкое тело халатик, запахивала борта и, уже повязываясь пояском, поворачивалась к нему, смущенная и виноватая.

– Деда… ну куда нам деваться?

– Регистрируйтесь и живите, как все нормальные люди.

– Что она даёт, эта регистрация? Штампик в паспорте?

– Ты мне покажи этот штампик, а потом узнаешь, что он даёт.

– Квартиру, машину, дачу?..

– Может и квартиру, может и дачу.

– Ага. Держи карман пошире.

– А сичас, чё держишь пошире?…

Алексей не ввязывался в перепалку. В знак приветствия кивал деду головой и, молча, одевался. Смотрел с ухмылочкой со своего почти двухметрового роста на дедушку, как на взъерошенного воробышка, и уходил, не прощаясь. Уходил, деликатно предоставляя проведение дипломатической дискуссии родственным сторонам. Так, однажды, и ушёл. Исчез. Она пыталась разыскать его. Звонила родственникам, друзьям, и получала в ответ информацию, от которой, кажется, готова была сама стать спящей красавицей, уйти в мир иной и там качаться в хрустальном гробике до появления сказочного царевича Елисея, романтический образ из детства. Алексей же, Алешенька, дружек, отбыл молча, по-английски, не попрощавшись, как видимо, из того же достоинства. Но память он о себе оставил, штампик на всю оставшуюся жизнь и не только в душе. Вскоре она почувствовала, что беременная. И растерялась.

Беременность – нормальное физиологическое явление в супружеской семье. Его ждут, ему радуются, испытывают счастье. Но это в случае, когда совместная жизнь четы гармонична и протекает по заведенному природой кругу. Когда же в этой орбите оказывается кто-то и одна, без надежного друга, от которого всегда вправе ожидать поддержку, понимание, то голова в той круговерти невольно закружится, заболит, если не свихнется от растерянности, а тем более – впервые. А бояться было чего.

Во-первых, моральный аспект. Как с этим делом, что вырастает спереди верблюжьим горбом, показаться на люди? И чем его оправдать, обосновать?.. Вот когда приходит понимание важности той пресловутой в паспорте печати, которая необходима, возможно, даже не девушке, а дедушке. И этим самым людям, от родственников до знакомых. Но перед дедом?.. – это было определяющим. Ведь он, как в воду смотрел. А как она хотела быть правой, выглядеть самостоятельной. Доказать ему нечто своё, где умещались бы принципы, поступки, призрение к старым понятиям о жизни. В конце концов, из юношеского максимализма хотела переломить его старческий эгоизм, который она начинала называть маразмом. По шуточному определению Алексея.

Во-вторых, бытовая неустроенность: как жить, на что жить, где жить?.. Работа непостоянная, она даже не оформлена на ней, завтра же может быть уволена и притом без выходного пособия. Это неранешные времена, когда производство выплачивало подъёмные да подсобные, предоставляло отпуска до родовые и после родовые, и государство чего-то там гарантировало для матерей-одиночек. Сейчас, на стыке двух столетий, о таких гарантиях можно лишь только мечтать. Нет, гарантии как будто бы имеются, и законы как будто бы под них есть, да нет гарантов, гарантирующих их исполнение. Как жить, на что жить, где жить?.. А после таких вопросов невольно встанет вопрос жизни и смерти – нечаянно зачатой жизни. И нет надежного дружка, того, кто б мог поддержать, вопросы упростить и ответы подсказать. Все же остальные люди, даже близкие по крови, – люди далекие от ситуации. У всех у них искать тот правильный единственный совет всё равно, что в воздухе поймать молекулу ладонью.

С бабушкой заговорить на эту тему тоже не решалась. В её положении да нагружать такими заботами, посчитала бесчеловечно. Мать с отцом были за «три локтя по карте», и искать поддержку у них – провода раскалишь на телеграфе или почту перегрузишь письмами. Да и обрадует ли их нежный подарок дочери? Тем более время поджимало. А от милого дружка нет ни писем, ни слушка. И она приняла такое же самостоятельное решение, с каким решилась на гражданский брак с любимым человеком. И напрасно… Надо было, не взирая ни на что, сохранить свою первую беременность, своё первое и (как думалось позже) последнее чувство материнства. Сделала аборт, будучи уже с большим сроком. И в том была не малая заслуга дедушки Никифора.

Дед же в своей неуемной подозрительности, упёртой принципиальности продолжал донимать. То ему не нравилось, что Катя жила с Алексеем, потом, когда она осталась одна, негодовал, когда не заставал её дома, а она должна быть дома, время уж к полночи, а то и за полночь. А если заставал, да с подружками, случалось, и с компанией ребят, и слегка подвыпившими, он не затевал скандал сразу, но это не означало, что он упустит момент. Его взгляды были, что газ из газового баллончика – едучие, слепящие, болезненно ранящие. Когда сознание обострено, оно болезненно реагирует даже на случайный взгляд, как осиновый листочек на легкое дуновение ветерка. И эти взгляды, подкрепленные то ли обидным словом, то ли жестом, тем же наклоном головы, в Катеринином сознании фиксировались не иначе, как укором, издевкой, и вызывали в ответ ожесточение и выливались в грубость. Дед же считал себя обязанным за дальнейшую судьбу внучки, и потому был по отношении к ней жестковат, а то и чрезмерно.