Николай Гайдук - Царь-Север

В кабине защёлкали какие-то кнопочки, тумблеры. Винты засвистели, раскручиваясь. Чахлая полярная трава с небольшим вкраплением чахленьких цветов затрепетала по краям взлётной площадки. Пыль и даже каменная крошка – взметнулись, покатились кувырком. Корпус вертолета угрожающе задрожал и покачнулся – многотонная махина оторвалась от земли. И вдруг…

Мастаков, подтверждая, что он «новичок», неуклюже поднял вертолёт и повёл, повёл, как тот водитель, у которого сзади машины написано: «Осторожно! Путаю педали!» Потоптавшись по воздуху, приседая и взмывая вверх, то и дело «путая педали», Ми-8 прошёл над рекой – вода покрылась крупными морщинами. На берегу вертушка наклонилась – мордой чуть не сунулась в верхушки ближайших лиственниц.

Тиморею стало не по себе. Молодой сухощавый «Архангел» вышел из кабины. Тревожно посмотрел на пассажира.

– Не тошнит?

– Нормально. А чего он так летит? Сикось-накось…

Эдуард поплотнее закрыл за собою дверцу кабины.

– Козёл потому что! – сказал раздраженно. – Вместо него я должен был… У меня есть опыт работы в условиях Крайнего Севера. А этот… Видишь?! Кто так летает? Так и разбиться недолго… Тьфу, тьфу!

У Тиморея под ложечкой противно засосало.

– А как же это… Как ему доверили?

– Волосатая лапа.

– Чего?

– У него там свои люди! – Архангельский глазами показал наверх.

– Странно.

– А что тут странного, Тимоха? Или забыл, где живёшь? Всё по-русски. На авось.

– Что вы хотите сказать?

– Авось долетим…

– Ну, спасибо.

Сухощавый Эдик прикусил губу, чтобы улыбка не расползалась.

– Парашют надень на всякий случай.

Художник изумленно вскинул кисточки бровей.

– Парашют? А где он?

– Вон, под лавкой… Ты с парашютом когда-нибудь прыгал?

– Не приходилось.

– Прыгнешь, – уверенно «утешил» Архангельский. – Вот кольцо. Высота небольшая, поэтому надо дергать сразу. Да ты не волнуйся. Я думаю, всё обойдется. Это так – на всякий пожарный…

Сделав скорбное лицо, Архангельский ушёл в кабину, умышленно оставляя дверцу незакрытой. Пилоты несколько минут сидели в креслах и «подыхали» со смеху, украдкой наблюдая, как Тиморей запрягается в лямки рюкзака, набитого крупою и мукой.

Потом вертолёт неожиданно перестало бросать. Это, видно, потому, что Мастаков доверил штурвал сухощавому Эдику, имеющему опыт работы в условиях Севера. Так подумал Тиморей, когда увидел командира, выходящего из кабины.

– О! – Абросим Алексеевич изобразил удивление. – Ты зачем парашют нацепил? Кто тебя напугал?

– Никто. – Тиморею не хотелось продавать «Архангела». – Просто, гляжу, валяется под лавкой. Дай, думаю, примерю.

– Ну и как? Не жмёт? – поинтересовался Мастаков, покусывая нижнюю пухлую губу.

– Ничего, терпимо. Тяжеловатый, правда…

– Так сними, чего ты маешься?

– Да нет, всё путём… – Тиморей тоскливо посмотрел в иллюминатор. – Долго нам ещё пилить?

– Скоро. Если, конечно, с курса не собьёмся.

– А что?.. – Художник дёрнул носом. – Бывали случаи?

– В тумане, в снежных зарядах всякое бывает. Этот, который сейчас за штурвалом… Он из себя изображает опытного ковбоя… – Абросим Алексеевич затылком показал на кабину. – Этот ковбой в прошлом году так сбился с курса – приземлился в районе Канады. В нейтральных водах…

– Как «в нейтральных водах»?

– Очень просто. На льдину. Дело чуть не кончилось международным скандалом.

– Ого! Вы тут весело живёте, я смотрю!

– Да что ты! Обхохочешься! – Мастаков, уже не пряча смеющихся глаз, поинтересовался: – Из деревни?

– Из деревни.

– Из глубинки?

– Из глубинки. А что?

Командир фуражку сдвинул на затылок.

– Хорошо сохранился.

– В каком это смысле?

– В смысле наивности.

Как это ни обидно, а всё же факт: наивность хороша до определённых пределов, а дальше – увы! – начинается глупость. Не сразу до художника дошло, что его разыгрывают как мальчишку. Напрягаясь, он летел как курва с котелком – с потёртым, заштопанным рюкзаком-парашютом. Летел, потел, пыхтел и другие звуки издавал – звуки испуга и изумления, понемногу перерастающего в восторг.

Редкий человек не восторгался этим гениальным лётчиком.

Абросим Алексеевич Мастаков был мастер своего дела. Мастак. Не зря его прозвали воздушным акробатом. Но Тиморей пока ещё не знал и потому кольцо «парашюта» готовился рвануть, когда Ми-8 – уже в который раз – неожиданно резко заваливался набок, словно теряя управление и грозя опрокинуться в пучину, вскипающую белыми стружками пены. Это был нормальный почерк Мастакова, азартного рыбака. В тундре он частенько так летал – «набекрень». Зависал над реками, высматривал тайменя на перекатах, в омутах, в ямах с обратным течением и даже под водопадами – в излюбленных местах кормёжки. Обнаружив тайменя, Абросим Алексеевич отдавал штурвал помощнику, а сам хватал рыбацкое орудие. Вертушка зависала над рекой – и начиналось цирковое представление. Командир не успевал блесну закидывать. Таймень хватал рывком, как бешеный. Садился на мёртвый зацеп и превращался в «летающую рыбу». Яростно сопротивляясь, таймень взмывал на леске. Калёными жестянками жабры топорщил, одуревая от воздуха. Толстым брусковатым телом кренделя выделывал, пытаясь сорваться с крючьев. Попадая в тёмную трясучую кабину, таймень ударялся крупной башкой о грязный пол и ошарашено пялился на хохочущего рыбака, с кровью, с мясом впопыхах вырывающего из рыбьей пасти самопальную блесну, вооруженную тройником из кованых крючьев. Скоро в салоне вертолёта на полу трепыхалось несколько упитанных «зверей». Как в магазин сходили. Бросая спиннинг, вытирая руки, Мастаков садился за штурвал. Подмигивал помощнику и дальше гнал вертушку.

Довольный рыбалкой с воздуха, Абросим Алексеевич пригласил новичка в кабину.

– А мы ведь знакомы! – сказал Мастаков. – Забыл? Мы с тобою вместе ссылку в Туруханске отбывали. Ха-ха…

– Ссылку? – Лицо Тиморея вдруг просияло. – А я сижу и думаю, ну, где я видел вас? А там, в салоне-то, немного свету, не разглядел. А вот теперь – узнаю! Да, да, мы с вами встречались во время грозы в Туруханске. Я даже хотел портрет ваш написать. Натюрморду, как сказал один великий…

– Верно, верно! – Мастаков засмеялся. – Мир тесен! Ну, как ты? Где живешь?

– Всё там же. На Валдае.

– Чем занимаешься?

– Работаю… валдайским колокольчиком.

– Это как понять?

– А так, болтаюсь под дугой… – Тиморей усмехнулся. – Это называется – быть на вольных хлебах.

– Да? Ты что-то не сильно поправился на этих хлебах.

– Ничего, поправлюсь. Хочу в Ленинград перебраться. Там можно будет выставку устроить.

– Правильно мыслишь. Надо на большую дорогу выходить.