Валерий Белкин - Страх (сборник)

– Это не тема!

Наконец Вильгельм поднялся, пожал руку на прощание. Пациент вежливо наклонил голову.

– Спасибо.

Обескураженный, дома на вопросы близких ничего не мог сказать, к работе не притронулся, преследовали незрячий взгляд и окрик: «Это не тема!»

На фирме поднялась новая волна сокращений.

Он успокоил домашних – его группу не разрушат. Но двоих убрали, привычно большую часть обязанностей уволенных переложили на него, на руководителя. Жена рассердилась – здесь нельзя сдаваться без борьбы. Вильгельм обиделся и холодно заметил:

– За зарплату?

– За себя, – раздраженно ответила жена.

Как-то вечером на неделе раздался телефонный звонок, дочь подала трубку:

– Тебя, детский голос.

Он с недоумением прислушался.

– Добрый вечер, извините. а вы что, больше не придете?

– Это Ян? Да нет, конечно же, приду.

– А когда вас ждать?

– Ну давай в конце недели, у меня есть время.

Жена посмотрела удивленно, дочь неодобрительно хмыкнула – чего ради чужой человек имеет их телефон, мало проблем. Он промолчал, а в субботу был в клинике.

Ян разложил на столе учебники, тетради, ручки. Вильгельм помолился: «Милосердный Боже, помоги нам!» И приступили к работе. Трудились около часа, разгребая завал из цифр, пока пациент ни воскликнул:

– Ничего не понимаю!

Вильгельм покраснел:

– Прости…

– Да я сам виноват.

– Ты ни в чем не виноват.

– У каждого свое мнение, – Ян поднялся, подошел к окну. – Скажите, а что такое «инфантильность»?

– Тебя это так интересует?

– Да нет, просто учительница математики сказала: «инфантильность» образовано не от «инфант», а от другого слова, все смеялись, а я так ничего и не понял.

В семье к неудаче отнеслись с иронией, жена без обиняков заявила:

– Да куда он денется, твой Ян, все вырастают, и он вырастет, ты-то здесь при чем.

Коллеги на фирме тоже посоветовали не валять дурака. Доводы не смутили Вильгельма. Напротив, еще более окрепло неукротимое желание помочь мальчику, спасти, искупить вину перед прошлым, перед давним другом из Сибири. А они похожи, Ян и друг из детства Алик.

Такой же задиристый и наивный чубчик, нервные пальцы, неожиданно исчезающий куда-то взгляд. Они часто занимались вместе, благо, были соседями, и вел тот себя также непосредственно: вскрикивал, бормотал, затихал, стонал, хватался за голову. Бабушка однажды сказала, пытаясь приласкать: «Какой неприкаянный». Алик резко отстранился, чуть не уронив табурет, – ненавидел «нежности». В школе сидели за одной партой, если выгоняли с урока, то обоих, и в коридоре заливались беспричинным смехом, глядя друг на друга. Вечерами доверительно беседовали о том, как переделать мир. А кто в Сибири не мечтает о переустройстве мира.

Родители Вильгельма решили по-своему – семья переехала в Германию. Спустя два года соседка по дому в письме сообщила, что Алика «посадили». Виля никак не мог понять, почему. Мама не объясняла, молчала. Долгое время преследовали видения – друг сидит в клетке на цепи, обритый наголо и на всех лающий.

Сердце преисполнилось жалостью к пациенту, палата которого напоминала тоже клетку, хоть и больничную. В субботу пошел в клинику.

Ян встретил у дверей, словно ждал.

– Вы не обиделись?

– Ты что, разве на детей можно обижаться!

Вошла врач, поблагодарила за работу.

«Ну вот, хватило и одного раза, не справился, – разочаровался Вильгельм, – сейчас откажут».

Женщина предложила встречаться с Яном и по воскресеньям, если это возможно. К мальчику никто не приходит, он всегда один, других разбирают по домам. Клиника оплатит. Вильгельм смутился – да у него и самого денег хватит. Та легким жестом отмела все возражения, попросила не забывать квитанции и удалилась.

– Ну, доволен?

Пациент пожал плечами, но Вильгельм был настроен решительно – завтра воскресенье, стоит ли терять возможность побыть вместе, поближе познакомиться, поговорить. Вместе обсудили, куда пойти, выбрали Пергамон – улицы Берлина в выходные дни обычно безлюдны и скучны.

Вечером с женой бродили по магазинам в поисках «летнего» для нее. Нужного не нашли и вернулись. Подходя к дому, столкнулись с семьей из соседнего подъезда. Вильгельм часто их видел, удивляясь постоянству семейной иерархии на прогулке.

Впереди шествовала крупная мать. Отрывисто, не поворачивая головы, что-то бросала мужу. Тот семенил позади, бурчал в ответ, бедняга. Между ними, склонив низко голову, плелся сын. Мальчик за годы заметно подрос, стал юношей.

– Ты заметил – они больны, – шепнула жена, – и живут ведь, уму непостижимо.

Дома поджидал знакомый Лева, бывший журналист из России.

– Как долго вы бродите!

– Ты как попал сюда? – воззрилась на него изумленно жена.

– Ваш сын любезно открыл!

– Ну весь в отца, всех примет.

– Друзья, есть ли у вас виски? – хитро подмигнул журналист Вильгельму.

Ему предложили красное вино, он наотрез отказался. Повздыхал, пошутил и пустился в долгое повествование о своих путешествиях, о знаменитых русских друзьях здесь, в Берлине. Признался, что здесь они со своими талантами никому не нужны, потому и «пьют, страшно пьют». Если бы не он, давно бы вымерли. Помолчал, отогнал тягостные мысли и весело добавил, что жизнь идет дальше. Сообщил, что год «не отрывал попу от стула» писал роман, закончил, не может ли Вильгельм с его знанием языка проверить текст за хорошую плату. Достал из портфеля пухлую папку.

«О Господи, только этого не хватало!»

Вильгельм хотел отодвинуть рукопись, но, желая как можно скорее избавиться от гостя, пообещал.

– У него и на меня-то нет времени, – уходя на кухню, бросила жена.

Лева встал, по-дружески приобнял Вильгельма, прижал благодарно руку к сердцу.

– Найдет, – крикнул жене на кухню. – Я позвоню, – и раскланялся.

Вильгельм неслышно подошел к жене.

– А вот и нашел, долго искал, но нашел. Как с обрядом посвящения меня в мужчины?

– Ах да, сегодня же суббота…

В воскресенье встретился с Яном у входа в музей.

Пациент, войдя в зал и повернувшись к Вильгельму, восторженно воскликнул:

– Вот это да, я такого в жизни никогда не видел!

И понесся вдоль барельефов, к каждому прикладываясь обеими руками.

– Красавец! – шлепнул истукана-бородача в шлеме по животу.

– Красавица! – восхитился дамой с отбитым носом.

Вильгельм опешил – никак не ожидал такой прыти от мальчишки. Его дети, Грегор и Мари, всегда, когда здесь появлялись, а ритуалом стало раз в год посещение Пергамона, скучающе осматривали экспонаты, прилежно читали таблички, по требованию матери включали музейный магнитофон.

А для Яна все эти статуи без голов и с головами, без рук и с руками, без ног и с ногами, со стертыми временем лицами были просто людьми, случайно застывшими в камне. Он любовно приникал почти к каждой фигуре, пытаясь уловить взгляд. Двигался легко и непринужденно, ступая с носка на пятку, словно пританцовывая, и Вильгельм с умилением подумал: