Анна Вислоух - Кухни 10-20. Сборник рассказов

Дед откровенно не любил и даже побаивался только одного человека. Мою маму. И было за что. Здесь случилось всё ровно по поговорке: нашла коса на камень. Мать отвечала деду взаимностью и редко навещала свёкра. Приехав же, устанавливала на время нашего отдыха свои порядки и только улыбалась, когда дед шипел, думая, что она его не слышит: «Ишь, генеральша…» Не мог забыть, как с сыновьями выскакивал из окна женского общежития рыбсовхоза. Как-то раз мама приехала чуть позже нас. Путем беглого, но пристрастного опроса бабушки на предмет того, почему дорогой супруг не встречает, узнала, где её муж с братом и отцом решили провести время. И наведалась туда, бросив чемодан у калитки. Нежданно-негаданно, нужно сказать. О подробностях, однако, история умалчивает.

Мои отношения с отцом были очень сложными. Мне всегда казалось, что он меня… не любит, наверное. Вот к сестре, спокойной покладистой белокурой девочке, он явно испытывал тёплые чувства, и это было всегда заметно. А я… смуглый лохматый неслух, вечно всем перечивший и стремившийся к абсолютной самостоятельности. Покорности и послушания никакого! Кому же это понравится.

Правда, многие поступки отца мне только сегодня удалось понять. Остался непонятым лишь один…

Так дошли мой отец с братом и родителями до Каспия и осели в посёлке у моря. Был там богатый рыболовецкий совхоз, а потом о нём напоминали лишь старые баркасы на берегу, в тени которых мы прятались от прожигающего кожу солнца. Промышленным ловом здесь уже давно не занимались, браконьерничали на продажу, да для себя рыбачили. По посёлку была протянута узкоколейка, по которой, весело пыхтя, бегало чудное изобретение под названием мотовоз – до железнодорожной станции Хачмас и обратно. В чайхане в любое время дня можно было увидеть уважаемых стариков в папахах и мужчин помоложе, они пили чай из специальных стаканов «армуду», напоминающих по форме грушу, и вели неспешные беседы.

На улице нашей под названием Коммунистическая жили бок о бок русские, азербайджанцы, армяне, осетины, лезгины, евреи… Настоящая коммуна, словом. И можно только себе представить, какие блюда входили в репертуар моей бабушки!

Она готовила и знаменитый аджапсандал из «синеньких» – крутобоких, глянцевых, калиброванных баклажанов, и блюдо под названием имам баялды. Говорят, некий имам, испробовав его, просто потерял сознание! Она ловко крутила крошечную долму из виноградных листьев, она жарила люля-кебабы (люляки, называли их мы), исходящие прозрачным соком и призывно шкворчащие на сковороде, варила чихиртму из курицы, пекла пирожки с хартутом – есть такой сорт шелковицы. Дерево росло во дворе, и собирать ягоды поручали нам, детям. Причем сделать это можно было лишь одним способом: обрезав ножницами черенок, потому что спелая ягода лопалась, едва к ней прикасались рукой, и исчерна-фиолетовый сок весело бежал аж до локтей. Во дворе росла и огромная черешня, плоды на которой созревали размером с райское яблоко и были густо-бордового, уходящего в черноту цвета.

Бабушка засаливала кутум, селёдку в огромных эмалированных кастрюлях, и казалось, что такого количества рыбы нам не съесть никогда. Но это только казалось! Вкусноты она была необыкновенной, и исчезала целая рыбина за один присест. На стол, который соорудили во дворе под крышей из винограда, ставилась и огромная миска салата из знаменитых помидоров «бычье сердце». Я больше никогда и нигде такого размера томатов не встречала. Делала бабушка и еврейский медовый цимес, и шакшуку (яичницу с помидорами) и картофельный кугель, и форшмак, и жаркое с айвой… В углу двора притулились каменные жернова, чтобы тереть урбеч – натуральную пасту из сырых семян или орехов. Увидела я как-то в супермаркете, схватила… да разве ж это тот урбеч, который тёрла на камнях моя бабушка!

Варила она компот из мушмулы, а на чердаке сушила раскатанную в тонкий пласт блестящую тёмно-фиолетовую яблочную и грушевую пастилу – с лёгкой кислинкой, вяжущую терпкую вкуснятину.

Но апофеозом так любимой нами кавказской кухни был, конечно же, шашлык. Причём, шашлык из осетра считался блюдом поистине деликатесным: даже живя на берегу Каспия, мы не могли похвастаться, что так уж часто его ели. И тем более нам никогда не приходилось получать такие подарочки от морского царя.

Словом, это было настоящее чудо! И оно лежало на нашем столе, а мы сгрудились вокруг.

– Справная телушка! Как же вы её словили?! – бабушка восхищённо поцокала языком и провела ладонью по наждачному рыбьему боку. Рыбина вздрогнула и дёрнула хвостом.

– Сопротивлялась, подлюка! – отец гордо похлопал осетра по шипастому хребту. – Врёшь, от нас не уйдешь! Ну, кто будет разделывать?

К столу уже спешил дед с огромным тесаком. У меня внутри вновь шелохнулось что-то угловатое и теперь уже больно зацарапало своими краями. Мне совсем не хотелось смотреть, как рыбу будут чистить и рубить на куски. Поэтому я ушла в сад, где у меня было своё укромное место: шалаш из яблоневых веток, и решила, что вернусь только к концу процесса. Или вообще – когда есть позовут… Осетра мне было жалко, но мой голос в иерархической системе нашей семьи весил ещё меньше, чем тявканье дворового пса по кличке Мальчик. В шалаше лежала только начатая, но уже захватившая целиком моё воображение книга «Дерсу Узала». Я открыла её и углубилась в чтение…

Но уже через час совершенно нереальные запахи выманили меня из моего укромного убежища, и я, как за дудочкой крысолова, поплелась на этот аромат, не особо сильно сопротивляясь. Во дворе уже вовсю полыхал мангал, огонь пожирал пахучие ветки виноградной лозы, они превращались в ломкие угли и рассыпались рдяно тлеющей золой. Отец, священнодействуя, насаживал на шампуры осетрину, исходящую жиром, аккуратно приминал, закреплял каждый кусок шапочкой из помидора и лука и – вжжик! – ловко цеплял следующий шмат.

Готовые шампуры уже лежали ровными рядами на краю большущего таза.

– Борис, посмотри, как там угли, не пора? – крикнул отец.

– Давай, клади! – отозвался дядька. Отец осторожно, как младенца, взял в руку первый шампур, нежно опустил его на край мангала. Капля жира стекла на угли, и они тотчас же отозвались недовольным шкворчанием, которое то затихало, то усиливалось по мере того, как отец выкладывал эту рыбно-шампурную мозаику над пышущей жаровней.

– Ну вот, минут двадцать и… Мать, собирай на стол!

Бабушка засуетилась, забегала из летней кухни под виноградный навес, и на столе начали как по волшебству появляться лаваш, ткемали, горы зелени всех цветов – от нежно-салатового до иссиня-фиолетового, искрящиеся на разрезе помидоры, кастрюля с холодным аджапсандалом и запотевшая бутылка тутового самогона.