Александр Муниров - Немного пустоты

– Представляешь? – спросила она и я кивнул, хотя, конечно, не представлял.

Присутствующие там дети потом рассказали всем остальным и я, на время, превратился в объект слухов о том, что на самом деле я – сын поварихи.

Больше она ничего не сказала. История о ее нелегком прошлом повисла в воздухе, но своим «представляешь?» она закрепила свою негласную симпатию ко мне, да так, что я больше ничего плохого о ней не говорил, когда другие дети между собой мыли ей кости.

Родители друга, тогда еще будущего экономиста, я помню, тоже долгое время относились ко мне предвзято, считая, что их золотой сын – будущий крутой бизнесмен, не должен водиться с потенциально неблагополучным сиротой. А то еще научится клей нюхать или воровать и все, карьера сломана. Это отношение сохранялось до тех пор, пока я и его мама не пообщались на улице. Мы оба стояли у школы и ждали его. Друг должен был поехать на выходные куда-то за город, и мама заехала за ним. Мне же было нужно отдать тетрадь, в которой он вел словарь по английскому языку. Не помню, о чем мы говорили с мамой, но хорошо помню выражение лица ее лица, менявшееся с настороженно-вежливого до дружелюбного.

– Заходи к нам в гости, если есть желание и, если отпустят из… – сказала мама друга на прощание, запнувшись лишь на словах «детский дом».

В понедельник друг сказал, что мама все выходные расспрашивала обо мне – как я живу, чем увлекаюсь, на какие оценки учусь. Сказал, что, узнав о том, что я играю на пианино, она очень удивилась.

Да и в школе учителя относились ко мне с симпатией, хотя я не сказать, чтобы очень уж хорошо учился. И уж, тем более, ни разу не участвовал ни в одном школьном мероприятии.

Я смотрел наверх до тех пор, пока не заболела шея, а когда, наконец, опустил голову, то увидел стоящего между деревьев человека. Даже не самого человека – черное пятно, силуэт, на который и не обратил бы внимания, если бы раньше не сидел здесь много раз вечером и не знал каждую тень. В том месте куда я смотрел, не должно было быть никаких черных пятен – лишь полосы веток и где-то там, казавшаяся призрачной, проезжая часть.

Силуэт не двигался и, как мне казалось, смотрел на меня.

За три дня до этого я слышал историю от одного соседа по общежитию, будто бы по городу ходит какое-то чудовище. Никто его толком не видел, потому что увидеть его означало умереть. Говорил, что оно что-то ищет в городе, а когда найдет – уйдет. Говорил, что людей убивает только потому, что ему нужно чем-то питаться, а люди подходят для этого больше всего.

– Мяса много, бегают медленно, неуклюжие. В городе очень много людей пропало за последнее время.

Те же, кто просто видел его и оказались несъеденными, после были найдены мертвыми с посеревшей кожей и седыми волосами.

– Вот такие дела, – сосед, рассказывая эту историю, курил, сидя на подоконнике и рисуя сигаретой воображаемую картину затаившегося чудовища, ожидающего случайную жертву, словно пытаясь проявить в дыму эти ужасающие образы, – говорят, оно выпивает души у посеревших людей.

– А ты об этом как узнал? – спросил Скрипач.

– Друзья рассказали. У двух моих друзей родители работают в полиции, – ответил сосед.

– Я в детстве верил, что в лесу живет мшистый монстр, – ответил ему на это Скрипач, – у него на спине растет мох, а лежит он всегда на животе, поэтому его никто и не может обнаружить. А подо мхом у него пасть с зубищами, которой он поедает грибников. Мне о нем бабушка друга рассказала, чтобы мы в лес не бегали играть. Очень реалистично, между прочим. Я до четырнадцати лет боялся ходить в тот лес и шарахался от всякого мха.

– У нас во дворе по соседству жила сумасшедшая старуха, которая ходила в драном пальто круглый год и пронзительно кричала о том, что все скоро узнают, – в тон Скрипачу сказал я, – Что узнают – она не поясняла, но мы верили, что, если однажды она расскажет и об этом, те, кто услышит – будут прокляты. Старуха меня, кстати, как-то накормила бутербродами с сыром. Правда сыр был плесневелым, но, как видишь, жив до сих пор.

– Вот такие как ты, которые ничего не боятся и попадаются всяким сверхъестественным существам, – насупился сосед.

Я вспомнил эти слова, когда смотрел на черный силуэт человека в темноте. Место для нападения было удобным. Если оно набросится на меня, то я никуда не успею сбежать, а уж на помощь здесь и вовсе уповать не стоило. Из общежития никого на улице не было, деревья заслоняют меня от всего мира, некому даже увидеть, как меня пожирают.

Но то, чтобы там, между деревьев, не было – не нападало. Просто стояло.

– Я могу чем-нибудь помочь? – наконец спросил я первое нейтральное, что пришло в голову при обращении к чему-то незнакомому.

Фигура медленно, после длинной паузы, отрицательно качнула головой. Во всяком случае, так показалось в темноте.

– Тогда я пойду? – сказал я и фигура как будто кивнула.

Потом, уже утром, я думал о том, как в темноте смог разглядеть, качает или кивает тот, кто стоял там, среди деревьев, и пришел к выводу, что ни за что не отличил бы одно движение от другого. Но в тот момент был точно уверен – мне кивнули, дескать, иди.

Дверь в общежитие оказалась запертой, свет в холле был выключен. Пришлось постучать несколько раз, прежде чем послышалась приближающаяся ругань Джультетты, вспыхивающий свет в холле и лязг стальной щеколды, защищающей студентов от ужасов ночи каждые сутки с десяти вечера до семи утра.

– Я тебе что сказала? – спросила она. Без косметики Джульетта выглядела моложе.

– А сколько сейчас времени?

– Два часа ночи.

– Сколько??

– Ты долбился в дверь затем, чтобы время спросить? – в голосе Джульетты отчетливо слышалось, что она и без того сильно занизила планку своего терпения и дальше проверять его на прочность не стоит.

Белые часы на стене фойе показывали начало третьего ночи.

– А у меня кожа не серая? – я подошел к турникету. Джульетта щелкнула выключателем, погрузив все во тьму.

– Ты выходил весь серый с перепоя. Думаешь, сон на лавочке сделал тебя хуже?

Я молча пошел по лестнице к себе. Скрипач спал, окно было предусмотрительно открыто. Я открыл дверцу шкафа с внутренней стороны, стараясь не скрипеть, и посмотрел в зеркальце с внутренней стороны. В темноте кожа действительно казалась серой.

Выглянул в окно, оно как раз выходило на лавку и деревья, где стоял этот силуэт. Но отсюда ничего не было видно, все скрывала темнота.

В мире есть немало людей, верящих, например, в то, что кармически Иисус Христос был близок с мировым эгрегором и, в конечном итоге, слился с ним и ушел в нирвану. Я не настолько разбираюсь в мировых религиях, чтобы судить, насколько фундаментально подобный нью эйдж расходится с основной христианской мыслью, но должен сказать, что пока что ни одна философия, в том числе и христианская, не заставила меня окончательно и бесповоротно уверовать во что-то. Иными словами, с точки зрения объекта веры, Иисус, чудовище, делающее людей серыми или инкубы, для меня равноценные персонажи. Разница лишь в традиционности и качестве поданного материала.