Ольга де Бенуа - Время дождя. Парижские истории

– Да, они прекрасны, – согласилась Полина. – Но Нотр-Дам лучше всех.

Они пошли по улице вдоль сувенирных лавок и кафе.

– Я знаю один классный бар здесь неподалеку, – сказала Полина. – Вернее, не бар, а брассерию. Там можно выпить кофе или что-нибудь покрепче. Можно даже перекусить.

– Почему бы и нет, – сказал Ян.

– Мы туда часто ходим с друзьями.

И она отвела его в свое любимое место неподалеку от Нотр-Дам.

Любимая брассерия Полины называлась «О Бунья». Впрочем, как и многие парижские бистро и кафе. Буквально это означает «У торговца». Когда-то словом bougnat (по-другому auvergnat) нарекли иммигрантов из Оверни. Еще в XIV веке они начали покидать родные земли из-за многочисленных сельскохозяйственных кризисов, переезжали в столицу целыми семьями и, как водится, делали там тяжелую и малооплачиваемую работу, которой брезговали сами парижане. В XVII веке овернцы подрабатывали носильщиками воды для ванных комнат, а когда в парижских домах появился водопровод, занялись мелкой коммерцией – торговали вразнос углем, дровами и спиртными напитками. Держались они сплоченно, работали тяжело и некоторым удалось даже разбогатеть. Во время Второй Империи овернцы начали открывать в Париже мелкие лавки, в том числе брассерии (нечто среднее между баром и рестораном), в которых продавали не только спиртные напитки, но и уголь, и дрова. К примеру, муж занимался доставкой топлива для клиентов, а его жена разливала вино и пиво. Именно в то время и появилось слово «бунья» – от charbonnier («угольщик») и auvergnat («житель Оверни»). Оно прижилось, и его стали использовать для обозначения всех парижских кафе, которые принадлежали овернцам. Многие кафе и бистро в Париже вплоть до XX века принадлежали «парням из Оверни».

Полина рассказывала Яну эту историю об овернцах, пока они ждали заказ. Когда Ян слушал (а он был из тех редких людей, кто слушает больше, чем говорит), он слегка склонял голову набок, будто пытался посмотреть на собеседника под другим углом. Именно так он смотрел на Полину. Она оживилась, лицо ее раскраснелось, глаза сияли.

– Эти овернцы прямо как мы с тобой, – наконец сказал он. – Пытаются найти лучшее место под солнцем, пока не поймут, что солнце должно быть где-то внутри, а не снаружи.

– А у тебя солнце внутри или снаружи? – поинтересовалась Полина.

– Стараюсь, чтобы было внутри, но не всегда получается. Слишком многое зависит от внешних обстоятельств.

– Ох уж эти внешние обстоятельства… А чем ты занимаешься вообще?

– Изучаю экономику в бизнес-школе, – сказал Ян. – Подрабатываю частными уроками английского, а еще тренером в спортзале.

– Глядя на тебя, я бы скорее сказала, что ты – музыкант.

– Почему?

– Есть что-то такое в глазах. Как будто одна нота в правом глазу, а вторая – в левом.

– Быть музыкантом, конечно, интереснее, чем учиться в бизнес-школе, – рассмеялся Ян. – Но я и вправду пишу музыку. В основном электро.

– Дашь послушать?

– Конечно.

– А почему решил переехать в Германию?

– Нравятся немцы, их четкость. В их жизни все настолько упорядоченно, подчиненно системе, что с ними не пропадешь. А ты почему во Франции?

– Нравятся французы. Их нечеткость, беспорядочность, отсутствие системы. С ними не заскучаешь.

Ян рассмеялся.

За последние несколько лет «О Бунья» сменил несколько хозяев, но дух места оставался тем же. Это была самая настоящая брассерия: ресторан с прилегающим к нему баром. Бар был небольшой – стойка и несколько круглых столиков с высокими табуретами. Здесь подавали недорогое пиво и вино, а также тарелки с сырами и колбасами. Поскольку заведение стояло немного в стороне от основной улицы, чаще всего здесь бывали все-таки завсегдатаи, а не туристы, живущие на соседних улицах рабочие, безработные, студенты и просто бездельники. Здесь читали газеты, играли в карты, шахматы, шашки и лото – настольные игры стояли на отдельной полке над головой бармена, и он подавал потрепанные коробки каждому желающему, а если занять стратегическое место – столик справа от барной стойки – до игр можно было дотянуться рукой, не отрываясь от своего стакана. Любой мог также полистать старые карты с описанием вин и виноградников в Нормандии и Бургундии. В ресторане внизу была недурная кухня.

– Мне нравится бывать здесь, – сказала Полина. – Здесь та же атмосфера, что когда-то была в старых заведениях Парижа, до того, как Осман снес их все подчистую.

– Да, здесь хорошо, – согласился Ян. – А кто это – Осман?

– Барон Осман. Очень был упорядоченный человек, знал, чего хочет, прямо, как твои немцы.

– Интересно было бы взглянуть на Париж до Османа.

– Это был совсем другой город, – вздохнула Полина. – Город утраченных иллюзий. Мне бы хотелось в нем побывать.

Они поговорили о жизни. Пока Полина цедила свою пинту пива, заедая ее орешками, Ян пил вино и рассказывал о себе.

Он много занимался спортом – не только из-за работы. Ходил в тренажерку. Бегал. В свободное от работы и учебы время играл на гитаре, писал музыку. В Германии ему нравилось, но и свой родной Санкт-Петербург он тоже любил и не против был туда вернуться. Просто в Мюнхене, как он объяснил, лучше обучали тому, что его интересовало, да и хоть недолго пожить в другой стране – это такая школа жизни, которую стоило бы пройти каждому.

Полина словно светилась изнутри, и Ян как будто отражал это свечение. Летом все двери брассерии были открыты настежь, от чего создавалось ощущение, что они сидят практически на улице, в объятиях колокольного звона, который нежно, как волны морского прибоя, накатывался каждый час на раскаленную от духоты кожу. И они купались в этих звуках.

– Я приехала в Париж из Сибири, – рассказывала Полина. – До этого ездила в Америку по программе «Ворк энд трэвел», после окончания университета решила поехать во Францию. Как и многие из нас – просто за опытом. Хотелось свободно владеть французским, я его еще дома начала учить. Потом так и осталась здесь.

– Многие так и остаются.

– Честно говоря, не уверена, что Франция – это мое, но и уехать назад не хватает решительности. Вроде и здесь ничто не держит, и туда ничто не тянет. Поражаюсь людям, которые приезжают сюда и говорят: «Вау, вот я и нашел свое место на этой планете, я хочу здесь жить».

– Когда-нибудь разберешься.

– Придется… А ты чего хочешь от жизни? Есть у тебя какой-нибудь план на ближайшие десять лет?

– Как будто нет. Тоже не знаю особо, чего хочу. Потому поживем – увидим.

– Да уж. Увидим – и поживем. Хочешь есть?

– Я бы съел что-нибудь французское. Видел здесь японскую, итальянскую, китайскую и таиландскую кухню, а вот французской так и не пробовал.