Ольга де Бенуа - Время дождя. Парижские истории

– В соседнем зале есть хороший ресторан. Ты когда-нибудь ел мясо с кровью?

– Это не миф? Французы едят мясо с кровью?

– Бывает по-разному, – честно сказала Полина. – Иногда и сырое мясо, как например в стейке тартар.

– Фу…

– Не беспокойся, французская кухня – одна из лучших в мире. Там есть все. И прожаренное мясо тоже.

– Вот хочу в этом убедиться на собственном опыте.

– Пойдем!

После ресторана они отправились гулять по городу. Прошли пешком до Шатле, зашли в сад Тюильри, потом – вдоль набережной до Эйфелевой башни. Стемнело. Эйфелева башня светилась в синем бархатном небе всеми своими миллионами огней, как огромная рождественская елка. Ян смотрел на нее, затаив дыхание, а Полина смотрела на Яна. И улыбалась, сама о том не подозревая.

Они брели по ночному Парижу. Представить это легко – парень и девушка примерно одного возраста, которым ничего друг от друга не надо. Им просто хорошо вместе. А завтра они расстанутся и, вполне возможно, больше никогда не встретятся вновь.

У центра Помпиду собралась огромная толпа. Темнокожий музыкант играл американские хиты на гитаре, и его друг подыгрывал ему на барабане. Музыкант был талантливым и собрал вокруг себя огромную толпу народа. Кое-где танцевали парочки, остальные стояли, обнявшись, и слушали знакомые мелодии с сияющими лицами.

– Такое ощущение, что вы в Париже вообще не работаете, – заметил Ян. – Только сидите на террасах с бокалом вина, или же бродите по городу и слушаете уличную музыку.

– Есть такое, – сказала Полина. – Наслаждаться жизнью – это здесь что-то вроде национального спорта.

– И как он называется, этот спорт?

– Savoir vivre. Умение жить.

Полина и Ян говорили тогда всю ночь и никак не могли наговориться. Они расстались там же, где и встретились, – у фонтана Сен-Мишель. Полина села в последнее метро, Ян пошел пешком в свой отель.

На следующий день он уехал обратно в Мюнхен. Полина была занята сессией, которую она, как всегда, завалила, поэтому они общались нечасто. Иногда переписывались в социальных сетях, как будто продолжали тот разговор на Сене. Полина начала встречаться с Гилерми. У Яна тоже появилась девушка. Так незаметно прошел почти год.

У Бекташа было три женщины: жена, дочь и любовница. И с этими тремя он совершенно не справлялся, зато они управлялись с ним только так. Бекташ в свои сорок с хвостиком неплохо сохранился и выглядел почти молодым: горящие мечтательные глаза, крепкое худощавое тело и взрывной темперамент делали его если не привлекательным, то по крайней мере, как некоторые называют, «интересным мужчиной». Тем удивительнее было обнаружить, что его жена – старая угрюмая женщина в платке. Впрочем, несмотря на почти отталкивающую внешность, она крепко держала его в своем жилистом кулаке. Чувствовалась, что без ее разрешения он и шагу лишнего сделать не осмелится. Или хотя бы не у нее на глазах, потому что за ее спиной он расслаблялся и наверстывал упущенное.

Когда она приходила в ресторан со своей вечно недовольной полноватой дочерью, он казался столь примерным мужем и отцом, столь старательно играл эту роль, просто из кожи лез, что все просто диву давались, наблюдая за этим театром одного актера. Он бегал вокруг жены, подавал ей стул, шаль, приносил дымящиеся тарелки с лучшими блюдами ресторана, в общем, будто был от нее без ума. Да и любой бы сошел с ума при виде ее усов, мрачного оценивающего взгляда и скорбно поджатых губ. Дочь была хоть и упитанной, но поразительно красивой, как бывают красивы турчанки, – с темными волосами, яркими чертами лица и пронзительными глазами, но ее портили леность, глупость и стервозность, граничащие с манией. Она все время скучала, от скуки ела за двоих и бросала на официанток красноречивые взгляды, в которых ясно читалась ненависть. Для нее каждая женщина была потенциальной соперницей – для нее и ее матери. Впрочем, она не особо заблуждалась на этот счет.

В те дни, когда жена сидела дома или уезжала к родственникам в Стамбул, Бекташ становился мечтательным, томился любовной тоской, и когда было мало клиентов, обуреваемый желанием, звонил по скайпу любовнице, довольно хищной полноватой блондинке на две головы выше его. Любовницу звали Кати́. Вообще-то ее звали просто Катя, но ей нравилось, когда ее имя произносили на французский манер. Она была русской, хотя и жила в Румынии. Они познакомились в этом же самом ресторане, и Бекташ сразу же воспылал к ней бешеной страстью. Пару раз они переспали в соседнем отеле, потом она уехала к себе домой и с тех пор тянула с него деньги. История длилась уже месяцев шесть. Она не говорила по-французски, он не понимал по-русски, оба не владели английским, так что переводами их отношений приходилось заниматься Полине. Она даже в шутку называла себя «личным переводчиком турецкого барона».

– Вот и пригодились мне лингвистические навыки. Никогда не думала, уезжая в Париж, что буду работать сутенером, – невесело шутила она.

– Ты не сутенер, а обыкновенная сводня, – поправляла я. – Ты же не получаешь проценты с продаж.

– Тогда можно сказать, что я – «бренд амбассадор». Официальный представитель Бекташа за границей.

– Ну тогда уж посол доброй воли…

Я поневоле, как частый посетитель, была в курсе всей этой любовной истории. Когда в ресторане было мало народу, Бекташ тут же тщательно поправлял перед зеркалом воротник своей белой рубашки, ставил макбук на столик, звал Полину – on appelle ma belle? 5 5 «Позвоним моей красавице?» (фр.) – и они вместе звонили Кате по скайпу. Чаще всего они не дозванивались, и он ходил по ресторану как в воду опущенный. Особенно в такие вечера доставалось повару Маню. Бекташ махал руками перед его носом, называл полнейшей бездарностью, выкидывал пригоревшие пиццы в мусорную корзину. Маню огрызался и грозился уволиться. Порой он даже снимал с себя колпак, бросал его демонстративно на барную стойку и уходил из ресторана, а Бекташ бежал за ним следом сначала с руганью, а потом уговаривая вернуться. Все повара у Бекташа были бешеные – попробуй поработать в закрытом помещении у раскаленной печи, готовя по двадцать блюд одновременно. В вечной жаре, как в аду, общаясь с внешним миром только через окошко в стене. Даже самый ангельский характер от такого испортится.

Когда Катя отвечала на звонок, Полина красочно расписывала ей чувства Бекташа, как он скучал, как он рыдал в объятиях Маню, как он жить без нее не может. Иногда даже зачитывала по бумажке стихи Пушкина – Бекташ не знал, кто такой Пушкин, но настаивал, чтобы Кате обязательно читали ее любимые стихи. Катя слушала стихи с деловитым видом, а потом начинала разыгрывать спектакли почище самого Бекташа: о том, что Бекташ ее не любит, что он охладел, и эта боль пронзает ее нежное сердце… Полина переводила. Бекташ смотрел на свою любимую, подперев щеку рукой, пил звук ее голоса, как хмельной напиток. Периодически Катя словно невзначай показывала ему свое роскошное декольте, которое занимало практически весь экран, когда оно исчезало, Бекташ оживлялся и делал страдальческий жест рукой, словно хотел сказать: «Отмотайте пленку назад».