Виктор Кротов - Материал. Рассказы и повесть

Поезд затормозил. Толпа перед дверью заколыхалась, готовясь к выходу. Парни, подпихивая друг друга кулаками, предвкушали новый рывок вперед. Он прекрасно знал, что они сейчас с гиканьем ринутся вниз по лестнице, пробегут, скользя по гладкому полу, десяток метров и сразу же забудут, что спешили, сменив бег на шаткую ленивую походку. Сам он обычно сбегал по лестнице, используя услужливую силу тяжести, но по коридору шёл спокойным быстрым шагом: этого хватало, чтобы уйти от толпы. Однако сейчас, ещё до того, как открылась дверь, он заметил, что только что отъехал поезд с противоположной стороны станции. Значит, лестница перехода заполнена народом, причем теми, кто идет последними: шаркающими старушками, степенными мужиками и тетками, волочащими неимоверные хозяйственные сумки. Здесь спешить было некуда. Он называл эту ситуацию – встать в хвост .

Двери открылись, мальчишки с гиканьем рванулись вперед, но уткнулись в толпу на лестнице и стали вертляво протискиваться между бабками, тетками и мужиками. Он не спешил. Подметив, где идут несколько человек поэнергичнее, он старался держаться ближе к этому месту. Действительно, здесь и убыстрился ход толпы – и вот ему уже удалось выйти на стрежень , на середину коридора между двумя пульсирующими людскими потоками. Идти быстро можно было только здесь, лавируя между теми, кто движется по краю попутного потока, и бесстрашно направляясь на мнимое столкновение с идущими по краю потока встречного, сворачивая в сторону или притормаживая лишь в самый последний миг. Он с любопытством заметил, что вслед за ним кто-то пристроился, как и он сам любил пристраиваться за бысто идущим попутчиком, про себя называя его людоколом . Но вот и кольцевая. Сбежав с широкой лестницы в довольно свободный зал, он строго по диагонали направился к тому концу платформы, где причаливала первая дверь последнего вагона. Пристроившийся к нему в переходе человек остановился там же.

Почти сразу прибыл поезд. Те, кто вошёл вместе с ними, торопливо расселись по свободным местам. Увидев, что прим и визави заняты, он прошёл к противоположной двери и встал там в уголке, в глубинке , как гласила его внутренняя терминология. Его нечаянный спутник встал в тупичке , у двери, ведущей от вагона к вагону. «Общность вкусов», – усмехнулся он про себя. Если бы место в глубинке было занято, он тоже пристроился бы в тупичке . Парень был примерно его возраста – разве что на год или на два ближе к тридцати. Лицо хорошее, хотя ничем особым не примечательное. «Как у меня, наверное», – подумал он. – «Вот только очков мне не хватает. Тут он меня обскакал».

Чем меньше оставалось ехать, тем быстрее неслись мысли.

Как она его встретит? Да и ждет ли она этой встречи, ведь не было вчера у них никакого уговора… Он же ничего про нее толком не знает. Может, она договорилась после работы в кино идти с каким-нибудь своим ухажёром. Или даже с женихом. Хорош он будет, появившись без предупреждения. Ну да, вполне возможно, что этот самый ровесник в очках едет именно к ней – туда же, к тому же часу. И общность вкусов опять-таки… Тогда это не шанс, не чудо, бороться он не умеет. Тогда, значит, обознатушки-перепрятушки… Подумаешь взгляд! Может, взгляд у нее от природы такой и лично к нему никакого особого отношения не имеет. Взгляд…

Поезд затормозил. На следующей надо будет выходить. Чтобы занять нужное место у двери, он привычно отправился на ложный выход , краем глаза заметив, что воображаемый соперник выходит здесь, а значит нечего надумывать себе разную ерундистику. Он отошёл в сторону, пропуская входящих, и вдруг поежился: очкарик тоже отступил в сторону, ожидая, пока все войдут. Идиотская симметрия! Он сделал вежливый жест, приглашая соперника заходить. Этот прием назывался у него хозяйским гостеприимством . Тот хитро прищурился, вошёл – и вдруг, как только дверь начала закрываться, потеснил гостеприимного хозяина плечом, решительно и четко проведя разворот тореро . Пришлось довольствоваться левой позицией , уступив очкарику правую : значит выходить придется не первым, вторым. Неприятное предзнаменование.

Он прислонился лбом к стеклу. Лёгкая прохлада освежила голову. И показалось, что холодок потек дальше, к сердцу. Неужели его дурацкое, невероятное предположение материализуется, словно в научно-или-не-научно-фантастическом рассказе? Неужели этот двойник, отличающийся от него только близорукостью-или-дальнозоркостью, сейчас заслонит от него своей спиной, своим затылком выводящий на свободу путь?..

Поезд затормозил. Очкарик вышел первым и уверенным шагом направился по кратчайшей траектории к эскалатору. Выйдя вторым, он автоматически пристроился вслед за этим своим людоколом (поменялись ролями), уже не соображая, стоит ли идти дальше.

Рок работал неумолимо. Очкарик, выйдя из метро, повернул в ту самую сторону.

Вот уже знакомая проходная с электрическими часами, показывающими конец рабочего дня. Вот ручеёк пёстрых девиц, среди которых он издали видит её желтую курточку (а очкарик видит? он всё-таки близорукий или дальнозоркий?). Это она, и она оглядывается, высматривает кого-то, а с ним она толком о встрече не договаривалась, значит всё же это… кто? неужели невероятный роковой очкарик?.. зачем же подходить и создавать нелепую сцену, но тот почему-то идет мимо, проходит, уходит, а она продолжает кого-то высматривать – и вдруг бежит к нему, берет его за рукав, смотрит ему в глаза невообразимым своим взглядом, открыто, весело, ласково, и говорит то, что даже и придти не могло в его дурацкую голову: «Господи, я так соскучилась!..».

– Отличный обед, – словно немного удивившись этому, сказал Джон Дэффер и отпил ещё глоток клубничного ликера. Он помолчал, наслаждаясь ароматом напитка, и повернулся к приятелю, доедавшему золотистый кружок ананаса:

– Такое удовольствие, по-моему, не стоит заглушать даже застольными беседами. Помнишь пир в «Шагреневой коже», а?..

Приятель миролюбиво кивнул, не отрываясь от ананаса, и ничего не ответил – в полном соответствии с услышанным.

Но Джон Дэффер, комерческий представитель фирмы «Стоуинг и Ко» в республике Индии, не нуждался в ответе. Он откинулся на упругую спинку кресла и с удовольствием вспоминал только что прошедшую перед ним гастрономическую симфонию.

Катманха бросил последний взгляд вокруг себя. Он чувствовал себя неотделимой частицей мира, раскрывающегося перед глазами. Дерево, одно из многих обвитых лианами деревьев, кора которого напоминает струи застывшей лавы. Ветка, одна из многих ветвей, причудливо изгибающихся и расходящихся от ствола, как множество рук танцующего бога. Лист, один из многих глянцевых листьев глубокого зеленого цвета. Все это жило, дышало, сплеталось; одно возникало из другого.