Михаил Сверлов - Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина

Ни уговоры, ни крики родителей не могли успокоить сына. Он даже вновь стал заикаться, хотя с помощью пения избавился от этой напасти.

Родители просто прекратили этот разговор, и Минька понял, что будет так, как они решили. Он с собакой убежал в тундру, но его нашли, и впервые отец выпорол его, приказав из дома не выходить. Но Минька вновь убежал. На этот раз в посёлок Нагорный, где прятался с собакой в сарайчике у бывшего своего одноклассника.

Родители и там его нашли, правда, без особых последствий для сына. Мать всё время разговаривала с ним, пыталась успокоить его. Но Минька был безутешен.

Вечером пришедший с работы отец позвал сына и сказал, что договорился со своим новым начальством: как только им выделят отдельное жильё, его отпустят в Бухту Угольную и он привезёт Мишку в Провидения. Минька понимал, что такого никогда не будет, но его ошеломило враньё отца, который никогда не бросал слов на ветер. Это как-то сломило Миньку, и он затих, проводя оставшиеся дни только с Мишкой. Тот тоже чувствовал, что что-то происходит, и не отходил от своего маленького хозяина ни на минуту.

И вот на рейде загудел давно ожидаемый родителями и так ненавидимый Минькой пароход. Утром пришла грузовая машина, в которую провожающие побросали немногочисленные узлы со скарбом. Все вошли в дом, чтобы выпить на дорожку, а Минька за бараком, сидя на бревне и уткнувшись в шею друга, плакал горючими слезами. Мишка пытался лизнуть его, но никак не мог дотянуться до лица. Тогда он встал и, когда Минька выпрямился, засунул свою огромную морду ему подмышку и затих. Так он никогда не поступал, но Минька знал от Пананто, что это самое большое доверие к человеку – спрятать не только нос, но глаза и уши. Тем самым он лишал себя возможности видеть и слышать, становясь совсем беспомощным.

Так их и нашёл отец. Опустившись на колени перед собакой, он упёрся в его лоб своим лбом и тихо сказал ему: «Прости, Мишка!» В ответ тот лизнул ему щёку.

Провожающие пошли к причалу, где стоял буксир.

На пирсе стоял грустный Пананто. Минька, вырвав свою руку из руки отца, подошёл к стоявшему тут же Мишке, долго-долго смотрел тому в глаза, ещё раз обнял его, потом поцеловал в мокрый, шершавый нос и подвёл к Пананто.

«Дяденька Пананто, – дрожащим голосом сказал он, – не обижайте его, пожалуйста». Сдерживая слёзы, он отошёл к матери. Та обняла его, и стала что-то тихонько шептать мальчику на ухо. Минька кивал головой, всхлипывал, и всё теснее прижимался к ней.

Призывно гудя, буксир отвалил от пирса и пошёл в сторону парохода. Мишка, глядя, как от него навсегда уплывает его единственный друг, поднял морду вверх и завыл. Завыл так, как никогда не выл до сего времени. Это был вой отчаяния и горя, прощания и памяти.

Минька с палубы буксира крикнул ему в ответ: «Я люблю тебя! Я тебя никогда не забуду!» Но шум работающего дизеля и ветер с берега отнёс его слова в сторону. А Минька во все глаза глядел на постепенно уменьшающиеся фигуры Мишки и Пананто.

Пароход удивил ребят своими размерами. С берега он казался маленьким, а тут огромная стена металла стояла перед ними и дрожала от работающих внутри машин.

С палубы спустили грузовую сетку и всё семейство Серовых вместе с багажом было доставлено на верхнюю палубу.

Выбравшись из сетки, они по винтовой лестнице спустились в грузовой трюм, оборудованный двух и трёхэтажными металлическими кроватями для пассажиров. Такой трюм назывался твиндек.

Найдя свободные кровати, родители стали устраиваться, так как предстояло недельное плавание, а мальчишки побежали осваивать пароход. Новая обстановка, знакомство с такой громадиной отодвинуло Минькино горе от расставания с собакой на второй план. До самого вечера ребята шныряли по всем палубам, познакомились с другими мальчишками, плывущими с родителями кто в Анадырь, кто в Эгвекинот, а кто и в бухту Провидения.

Уже в сумерках послышалась команда: «На брашпиле 12 12 Брашпиль – специальное подъёмное устройство на палубе в носовой части кораблей, для подъёма и спуска якоря. ! Поднять якорь!» Загудела лебёдка, загремела якорная цепь, сильнее задрожал корпус парохода от прибавивших оборотов машин, и судно, медленно развернувшись кормой к посёлку, стало уходить в открытое море.

Минька стремглав бросился на корму, чтобы последний раз посмотреть на огни посёлка, где остался навсегда его товарищ и друг. Стоял тихий безветренный вечер. Издалека с берега послышался волчий вой. Это Мишка посылал своему другу последний привет. Минька бросился в твиндек, там нашёл безлюдный уголок, забился в щель между чьими-то вещами и вновь горько заплакал. Ему было жалко и себя, и Мишку, и оставшихся в посёлке лучших друзей. Так незаметно для себя, убаюканный равномерным покачиванием парохода, вышедшего в открытое море, он заснул.

Ему снился сон, что он несётся с ледяной горки, сидя на портфеле, а рядом мчится маленький Мишка, пытаясь схватить Миньку за рукав или полу расстёгнутого ватника. Рядом с Минькой катятся хохочущие друзья, и всем им так хорошо и весело!

А Мишка, ещё постояв немного на берегу, медленно вернулся домой, где его ждал Пананто. Тот погладил пса по голове и молча придвинул к его морде миску с мясом. Но есть собака не стала. Тогда новый хозяин завёл его в тамбур своего дома и указал место, где заботливо была положена на землю оленья шкура. Собака легла, уткнувшись носом в угол, положив голову на вытянутые вперёд лапы. Всем своим видом пёс говорил, что не хочет никого видеть.

Через час подошедший к нему Пананто увидел, что Мишка спит, и во сне у него дёргаются лапы, будто он бежит. Пёс улыбался. Ему снился белый искрящийся снег, орущий от радости сидящий в корыте Минька, и ширь, открывающаяся перед этой удивительной упряжкой.

По собачьей щеке медленно сползала слезинка.

Послесловие

Прошло два года. Минька передружился с ребятами из посёлка, а своим бесстрашием перед собаками заслужил их неподдельное уважение. Были случаи, когда взрослые звали его, чтобы усмирить разошедшуюся псину. Все собаки чудесным образом слушались его. Но лучше Мишки он никого не видел. Даже когда родители, видя, как сын скучает по оставшейся далеко собаке, предложили ему завести нового друга, тот отказался.

Зимой Минька часто ходил на берег бухты к магазину, у которого на льду приезжавшие в посёлок чукчи-оленеводы оставляли своих собак. Он смотрел на них и вспоминал Мишку, как они носились по посёлку в корыте, а затем в панантиной упряжке и по тундре.

Однажды он сумел спасти от смерти молодого пса, неосторожно подошедшего к упряжке. Маленький мальчик, видимо, хозяин этой собаки, увидев, как упряжка бросилась на его Дружка, страшно закричал. Вот тогда Минька прямо с обрыва, под которым находились нарты, прыгнул в самую кучу сбившихся в клубок собак. Безошибочно определив вожака, он со всего размаху ударил того по глазам. Пёс заскулил, отпрянул в сторону от непрошеного гостя и своей, как ему казалось, законной добычи. Остальные собаки тоже отскочили. Минька выбросил несчастную жертву из упряжки, но, услышав нарастающий собачий рык за спиной, мгновенно обернулся и упёрся немигающим взглядом прямо в глаза пришедшему в себя вожаку. Тот, разъярённый неожиданно напавшим на него мальчишкой, ощетинился и, оскалив зубы, готовился к прыжку на обидчика. Но пристальный взгляд человека, в котором не было ни чуточки страха перед ним, остановили его. Вожак рычал, но с места не двигался. Затем не в силах вынести этот взгляд отвернулся, с силой отбросил от себя каждой лапой по отдельности снег со льдом и сел спиной ко всей упряжке. Псы, удивившись такому поведению своего вожака, стали вновь укладываться на снег. А Минька, перешагнув через лежавшую перед ним собаку, медленно пошёл в посёлок. Он думал о Мишке.