Ксения Кошелева - Стёртые лица

Вернув Роксане учебник, Эрин спросила:

– Когда ты едешь?

Когда она едет?.. Через тысячу лет, и скорее земля треснет пополам, чем Роксана дождётся этого дня, когда ей с сестрой Карлоттой нужно будет сесть на поезд в сторону имперского Гицо. Если верить карте, этот городок почти рядом с самой границей, и из учебника ясно, что он что-то вроде столицы целого имперского округа – Южного округа. Вот забавные люди, то, что для них в Республике – север, там, в Империи, юг. Может, то, что здесь верх – у них низ, добро – это зло, и белое какое-нибудь там – чёрное. По радио говорят, что в Империи творится чёрт знает что, нищета ужасная, преступления на каждом шагу, и, конечно, голод. В газетах пишут – голод, преступления и нищета. Наверное, в имперских газетах и по имперскому радио всё то же самое, но про Республику, это ясно и большого ума здесь не нужно быть.

Через две недели Роксана и сестра Карлотта сядут на поезд, будут ехать весь день и будут ехать всю ночь, пока не достигнут Гицо. А в Гицо какая-то мастерская даёт Роксане жильё и работу. Что за мастерская, Роксана не запомнила, и это, наверное, не так важно. Из Гицо она обязательно должна пробраться дальше на север, потому что рядом с границей селиться не стоит. Потому что если начнётся война, всё будет в огне. Потому что война и так будет – это тоже ясно Роксане, как белый день.

– Когда ты едешь? – повторила Эрин, и Роксана, сев на постели и нашарив ногами тапочки, ответила:

– Нескоро.

Кто-то курил, запершись в кабинке, и вонючий клубы заполнили всю уборную. Умывшись, Роксана с минуту вглядывалась в свои глаза, покрасневшие от этого едкого дыма, а затем ткнула локтём тонкую дверцу.

– Что за дрянь ты там куришь, а, – сказала она, стряхивая с ладоней капли. – Не трави людей.

В кабинке фыркнули, и дверца слегка приоткрылась. Из щели высунулась взъерошенная голова девчонки, кажется, ровесницы Роксаны.

– Привет, – хрипло поздоровалась девчонка и убрала локон, прилипший к вспотевшему лбу.

– Привет, – отозвалась Роксана, тоже доставая сигареты. Приглядевшись, она узнала в девчонке Клару из десятой комнаты и улыбнулась ей. Да, это была Клара – сколотый зуб и смешная подвеска в виде кроличьей головы с длинными ушами.

– Это отанийская травка, – сказала Клара потусторонним голосом, показывая Роксане самокрутку, – самая хорошая отанийская травка. Будешь?

Медленно покачав головой, Роксана сунула в зубы сигарету и тут же достала её обратно.

– Где взяла?

Клара затянулась, и взгляд её расплылся.

– Карой… Карой принёс. У него есть один морячок знакомый.

– Ну я не сомневалась в Карое, – хмыкнула Роксана и закурила. Клара затянулась ещё раз.

– Тебя старуха искала, – сообщила она, пытаясь сфокусироваться на Роксане. Та дёрнула плечом.

– Знаю. Уже сходила. Говорили об отъезде и всяком таком. Отправляюсь в Гицо. Ничего особенного, конечно…

Роксана говорила спокойно, как если бы речь шла о покупках в магазине – ей хотелось купить красные носки, а остались только зелёные. Ничего особенного… Ни один мускул не дрогнул на её лице, когда она сказала о Гицо, но при одной мысли о том, что через две недели она будет уже в Империи, её бросило в дрожь, а лоб покрылся испариной. Клара этого, кажется, не заметила.

Поглядев на свою самокрутку, она медленно перевела взгляд на Роксану.

– А ты? – тихо спросила Роксана, делая ещё одну затяжку. Вы уже говорили?

Клара отвела глаза.

– Мы… Мы уже да. Вчера утром.

Роксана слегка нахмурилась, пытаясь вспомнить, виделись они с Кларой вчера или нет. Обед и ужин точно можно отсекать, там слишком много людей, и Роксана никогда не выискивает знакомых, она просто садится на своё место у второго от портрета императрицы окна, спиной к этому самому окну, и всё. Если бы они с Кларой говорили, она бы точно запомнила. Но, видимо, нет, они не встречались.

– И что было? Ты мне не рассказывала.

Качнув головой, Клара выбросила окурок в унитаз и спустила воду.

– Остаюсь здесь до осени, – сказала она и улыбнулась.

Роксана мысленно повторила её слова и раскрыла рот от удивления, отчего сигарета упала на кафель и сразу же потухла в лужице.

Она знала, что Клара беременна – если она оставит ребёнка, рожать ей как раз осенью, где-то через полгода или чуть позже. Взгляд её упёрся в Кларин живот под бордовой жилеткой.

– Старуха сказала, чего-нибудь придумает, – продолжила Клара. – Я ей открылась на беседе, да. Но она… Ну, ты знаешь, она смотрит прям в душу тебе и всё видит.

Роксана прошлась по уборной, открывая кабинки и проверяя, не подслушивает ли их кто, затем снова открутила кран с холодной водой и ополоснула лицо.

– Чего тут думать, – сказала она, оборачиваясь и смахивая капли, – иди в больничку уже. Ты себе как это всё представляешь? Ребёнок, господи…

Клара сморщилась. Привалившись к перегородке между кабинками, она закрыла глаза.

– Мама вернулась. Я осенью поеду к ней, будем жить втроём.

Еле справившись с желанием снять дверцу кабинки с петель и опустить её на Кларину голову, Роксана подошла к окну, и, привстав на цыпочки, открыла форточку, впуская свежий воздух.

– Твоей маме вроде бы запретили к тебе на милю подходить, – напомнила она, смахивая с подоконника дохлую муху. – Народным судом запретили. И она из тюрьмы вернулась, не из санатория.

– До семнадцати лет моих нельзя было, – возразила Клара, – а я уже совершеннолетняя.

– Ты обкурилась, – сказала Роксана убеждённо. – Тебе нужно идти в больничку, пока не стало поздно.

Дверь в уборную вдруг открылась – вошла какая-то маленькая девочка, ростом не выше кошки. Столкнувшись взглядом с Роксаной, она испуганно пискнула и выскочила в коридор. Роксана помрачнела ещё больше и двинулась к выходу.

– Пойдём во двор, обсудим, – бросила она Кларе, но та мотнула головой.

– Нет. Старуха… Матушка сказала, что на меня кто-то плохо влияет. Она не сказала, что там… Что это ты или кто-то ещё, просто сказала, что у меня отметки ухудшились, и вот теперь… Теперь это всё.

Наклонив голову набок, Роксана уставилась на Клару, которая тут же опустила глаза вниз.

– Я, что ли, тебе травку таскаю? – тихо спросила Роксана. – Ты от меня залетела, что ли?

Клара ничего не ответила. Сделав шаг назад, она закрылась в кабинке, и Роксана, скрипнув зубами, вышла из уборной.

Её мутило, поэтому она всё же направилась во двор, по дороге столкнувшись с кем-то и наступив кому-то на ногу – кому, она не разобрала, и ей, впрочем, было глубоко плевать. Во дворе она забралась в самый глухой угол, где стояла только ржавая бочка с дождевой водой, и уселась на подоконник заложенного кирпичами окна, смахнув с него сухие листья. Ветерок сразу погнал их дальше, и Роксана смотрела на них, пока не почувствовала приступ тошноты.