Людмила Смильская - Ни единою буквой не лгу…

Тринадцатилетнему мальчику, участвующему в телевизионной программе, бойкая ведущая делает «комплимент», говоря, что он «очень и очень даже брутальный молодой человек». А известно ли этой ведущей, что с какого языка не переводи – значение слова «брутальный» остаётся неизменным: грубый, жестокий, скотский, зверский. Brutal, с французского – жестокий, грубый, скотский; brutus, с латинского – тупой, грубый, с немецкого Brutalität ─ грубость, жестокость, зверство.

Ёмкое, благозвучное русскому уху слово «направление» заменили резким и чуждым ─ «тренд». Для чего? Простое, понятное, соответствующее деловому стилю слово «приёмная» для кого-то стало недостаточно интеллигентным, и его заменили на ─ «ресепшэн» (так и хочется сплюнуть). Вместо слова «существующий» непременно надо вставить – «экзистенциальный», так им кажется эффектнее, а вместо краткого слова «продлить» – длинное «пролонгировать».

Так поступать с родным языком возможно только от безразличия, нелюбви к нему, бездумно. Откуда у нас эта брезгливость к родному языку? Иностранцы искренне признают могущество, выразительность и красоту русского языка, а мы – нет! Нам, видите ли, стыдно изъясняться на родном языке. Или русские классики, горячо призывающие нас беречь прекрасный, могучий русский язык перестали быть для нас авторитетами? Или любители ввернуть в русскую речь непонятное иностранное словечко не читают классиков? Так почитайте, встаньте, наконец, под очищающий «душ» их призывов и придите в себя! Н. В. Гоголь читал в подлиннике Шиллера, Мольера, Шекспира, мог сравнивать языки, при этом называл русский язык – великим.

Николай Васильевич Гоголь: «Сердцеведением и мудрым познанием жизни отзовется слово британца; легким щёголем блеснёт и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает своё, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».

Гавриил Романович Державин : «Славяно-российский язык, по свидетельствам самих иностранцев-эстетов, не уступает латинскому ни в мужестве, греческому ни в плавности, превосходит все европейские языки: итальянский, испанский и французский, не говоря уже о немецком».

Фёдор Михайлович Достоевский : «Чем более мы будем национальны, тем более мы будем европейцами (всечеловеками)».

Иван Сергеевич Тургенев : «Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас».

Константин Георгиевич Паустовский : «Нет таких звуков, красок, образов и мыслей – сложных и простых, – для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения».

Александр Сергеевич Пушкин : «Как материал словесности язык славянорусский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими».

Чингиз Торекулович Айтматов : «Бессмертие народа» – в его языке.

Николай Михайлович Карамзин : «Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своём, почти без всякого чуждого примеса, течёт как гордая, величественная река – шумит, гремит – и вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса».

Читая или слушая сегодня русскую речь, вдруг как о камень запинаешься о непонятное иностранное слово. Откуда оно взялось, для чего здесь вставлено? «Удобным» же получается средство связи и взаимопонимания между людьми одной языковой группы – непонятный язык! Одни изощряются – узнав новое иностранное слово, спешат щегольнуть им, а другие слушают их и не понимают о чём идёт речь, и беспрестанно вынуждены обращаться к словарю иностранных слов. Можно ли назвать русским язык, который русскому нельзя понять без словаря? Не говоря уже о том, что страдает язык, происходит утрата его уникальности и самобытности.

Странно, что сегодня безоглядное использование иностранных слов в русской речи преподносится, как факт образованности, продвинутости. А на самом деле, подумайте, – это всего лишь слепое, угодливое подражание Западу. Для чего тащить в свой выразительный язык всю иностранщину подряд, когда мы сами с усами! У нас самих – красивый, ёмкий, поистине, могучий язык, которым только и можно, что гордиться. Непонимание этого – обыкновенное невежество.

Возможно, люди, козыряющие англицизмами, хорошо знают английский язык – прекрасно, общайтесь на английском с теми, кто, как и вы, знает этот язык, но для чего делать мешанину из двух языков? Да и мало ли кто что знает, да не кичится своими знаниями, не подчёркивает своё превосходство над другими таким сомнительным способом. Некрасиво, видите ли, это – очень далеко от золотых правил этики и культуры поведения. Вас самих-то не подташнивает от бесчисленных, назойливых слов-заменителей: «подписчик» – «фолловер», «автор» – «копирайтер», «сообщение» – «месседж», «текст» – «контент», «разработчик» – «девелопер» и т. д. У нас появились целые девелоперские компании, попробуй разберись, что под этим кроется.

Испокон понятное русским людям словосочетание «народные пожертвования» заменили не только непонятным, но и неудобным русскому человеку в произношении словом «краудфандинг», состоящим из двух слов: «crowd» в переводе с английского – «толпа» и «funding» – «финансирование». Неудобно открыто назвать вещи своими именами? Так причём здесь язык? Появилась даже анекдотичная русская форма – «накраудфандить». Как вам это нравится?! Иностранцы точно это слово не поймут, не поймёт его без словаря и русскоязычный читатель. Тогда зачем эти маски, эти выкрутасы с языком? Ограниченностью, бездумностью и легкомыслием тянет от всего этого, но только не интеллигентностью и культурой.

Русским людям читать русский текст со словарём или слушать русскую речь, не понимая её содержания, согласитесь, ─ это никуда не годится. Невольно вспоминаются слова В. Г. Белинского: «Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, – значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус».

Одни заходят на сайт знакомств в надежде обрести друга, спасаясь от промозглого одиночества, другие – спасаясь от монотонности семейной жизни, третьи – от нечего делать. Кто-то в агонии угасающей сексуальной силы, скрывая под маской свой глубокий возраст, самым бесстыдным образом вводит в заблуждение открытых, доверчивых людей, влюбляя их в себя и заставляя свои жертвы мучиться.

Под маской может скрываться не только циничный старик, вздумавший поразвлечься, влюбив в себя наивную девочку, хотя «он только немощный мучитель прелестной пленницы своей», но может быть «ужасна любовь седого колдуна»! Под маской восхитительной девушки или красивого мужчины может прятаться кто угодно: извращенец, лежебока, у которого «обжорство и вино приметно взяли верх над Венерою» и бог знает, кто ещё.