Геннадий Мурзин - Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы

– Мама? Ну, Сашок, мама – всегда права. Мама твоя, наверное, хочет, чтобы ты еще красивее рисовал.

– Дедуль, – внук еще теснее приник к Семену Александровичу, – а ты очень любишь подарки?

– Люблю.

– Очень-очень?

– Подобные тому, какой ты сегодня мне подарил, – очень-очень.

Внук вздохнул.

– Я – тоже.

– Для тебя я тоже приготовил подарок, Сань.

Семен Александрович хотел встать, собираясь принести подарок внуку, но тот остановил, догадавшись о его намерении.

– Потом… за столом… Перед первой рюмкой…

По лицу деда пробежала улыбка.

– Что, и даже рюмка будет?

– Мама говорит, что будет.

– Если так, то основные торжества отнесем на потом.

– Ну, конечно, – кивнув, согласился внук. Помолчав, спросил. – Дедуль, а тебе, когда ты тоже был маленький, подарки дарили?

– Нет, – ответил Семен Александрович и по непонятной для внука причине тяжело вздохнул. Потом все же поправился. – Почти не дарили.

– Ну… вот! Дарили же! – Восклицает внук.

– Очень редко, но дарили.

– И ты радовался?

– А как, Сань, без радости-то?

– А самый-пресамый первый подарок помнишь?

– Ну, конечно, Сань, помню. Как не помнить-то…

– Расскажи, а?

– Долгонько придется рассказывать… Может, потом, ближе к вечеру?

– Лучше, если сейчас, дедуль… А то потом я забуду.

Семен Александрович снова тяжело вздыхает.

– Слушай, Сань…

И Семен Александрович начал рассказ.

– Канун Нового, 1950-го… Господи, сколько же лет пробежало?..

Внук спешит с ответом. В уме он уже подсчитал.

– Пятьдесят четыре года.

Дед, кивнув, соглашается.

– В деревенской школе – кутерьма…

– Дедуль, – внук удивленно смотрит в глаза, – а что такое «кутерьма»?

Семен Александрович смущенно поправляет на затылке редкие волосы и пытается объяснить.

– Так это… Когда много народу и все суетливо бегают из угла в угол, кричат.

– А-а-а, – тянет внук, – понятно.

– Кутерьма мне, первоклашке, страшно нравится. Особенно нравится тем, что учительница Анна Ивановна то и дело кричит через всю комнату: Семен, сделай то; Семен, сделай другое. Пулей лечу, куда сказано; охотно делаю, что велено. А все мы занимаемся тем, что украшаем новогоднюю елку: мальчишки – развешивают украшения, а девчонки, как самые умелые по этой части, – делают разные бумажные игрушки, фонарики, например, или хлопушки, или гирлянды. Делают из старых газет.

Внуку смешно и он прыскает.

– Дедуль, что же это за игрушки? Фигня какая-то.

– Для тебя, может, и фигня, но для меня тогда… Раскрашивают, одним словом, бумажные фонарики чернилами или цветными мелками. Склеивают вареной картошкой.

– Вареной картошкой? Как это? – И того больше удивляется внук.

– Клея, Сань, во всей школе днем с огнем было не сыскать… Так и выходили из положения… Трудно было со звездой. Сам понимаешь, как без нее?

Внук высказывает свое мнение:

– Пошли в магазин и купили.

– Скажешь! В деревенском магазине тогда, кроме спичек да керосину, – шаром покати.

Внук хохочет.

– «Шаром покати» – как это?

– Это означает, что в магазине – пустые полки, то есть без всякого товару… Тогда так было… Вот… Звезду на макушку вырезали, значит, из картона, а для раскрашивания Анна Ивановна, наша учительница, разрешает воспользоваться малиновыми чернилами. Ну, теми самыми, которыми она нам ставит в тетрадках двойки и записывает замечания.

Внук опять заливается.

– Дедуль, и тебе ставила двойки?!

– Врать не стану, Сань: бывало.

– А мама говорит, что у тебя в аттестате одни пятерки.

– Ну, Сань, это не совсем так… Мама твоя чуть-чуть приукрасила… В аттестате есть и четверки.

Парнишка качает головой.

– Все равно здоровски!

– Да… Верх моего блаженства – сам новогодний вечер. В классной комнате, откуда парты вытащены на улицу, полно народа. Это – многочисленные родственники детей-учащихся. Моих – нет. Никого. Как всегда. Моих и на родительское-то собрание не удалось ни разу вытащить. Кажется, мне обидно. Но не слишком. Я упиваюсь всеобщим весельем. Я не могу отвести восторженных глаз от наряженной нами новогодней елки. Сказка! Наконец, Дед Мороз (Анна Ивановна, учительница наша, в вывернутом наизнанку овчинном полушубке и с огромной серой бородищей из кудели)…

– Дедуль, а что такое «кудели»?

– Кудель, внук, – это похожее на вату… Выращивают сначала лен. Потом он вылёживается на солнце и на морозце. Потом лен мнут, вычесывают и делают пряжу или вьют канаты. Кстати, канаты используются в морском деле. Получаются очень крепкие.

– По-нят-но, – протягивает парень. – Увидеть бы эти «кудели».

– Где там! Нынче лен-то не выращивают.

Внук трясет за рукав деда.

– Дальше, дальше-то что было?

– Итак, Дед Мороз объявляет, стукнув грозно о пол посохом:

– Ну-с, дети мои, кто хочет получить мой специальный подарок?

– Я! Я! Я! – несутся многочисленные голоса со стороны сгрудившихся стайкой учеников. – Желающих много. Но меня среди них нет. Я стою, опустив вниз головенку. Нет, не то, чтобы я не хотел получить подарок. Хотел бы, очень! Но мне кажется, что подарки просто так не раздаются: их надо заслужить.

– Тогда, – продолжает басить Дед Мороз, – расскажите-ка мне стихотворение!

– На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато – среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).

Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:

– Они – все такие. В нашем классе Светка…

– Ну, Сань, может, и не все, но встречаются… Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив… И вот… Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:

– Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.

– А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.

– Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки. Собираюсь с духом и начинаю:

Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует: