Инга Максимовская - Neлюбoff

«Счастливая» – шептались соседки, умирая от зависти, видя, как Ангел несет меня на плечах, даря белозубую улыбку идущей рядом любимой женщине “ Хочешь я стану твой татко?» – Спросил он меня, однажды смешно коверкая слова. “ Да, конечно! “– Кричало мое детское сердечко. “ А ты умеешь хранить секреты? “– Ангел подмигнул и достал из кармана маленькую бархатную коробочку. «Это твоей маме. Как думаешь – понравится?» Колечко в коробочке, по моим детским понятиям, было необыкновенным – тонкое, оплетенное искусной вязью переплетенных веточек с россыпью мелких листочков из белого золота. ” Это виноградная лоза» – пояснил Ангел. – “ Знаешь, сколько в моей стране винограда? Он вызревает на солнце, наполняясь его силой и цветом. Сладкий, как мед. Мы делаем из него вино, которое ценится во всем мире. ” В ту ночь мне снились виноградники, в которых тяжелыми медовыми гроздьями зрел под ярким южным солнцем виноград. Он тянул свои лозы к солнцу, как молящийся протягивает руки в небо в обращении к своему Богу. А я срывала крупные золотистые виноградины и набивала ими рот. Сладкий липкий сок стекал по моему подбородку, и я вытирала его тыльной стороной своей, маленькой грязной, ладошки. Утром я ощущала во рту сладость виноградного сока, напрочь, отбивающего аппетит. Мать пела в кухне, готовя завтрак. Я стояла в дверях и в восхищении наблюдала, как она танцует по кухне стройная и красивая, как волшебная фея в облаке золотых волос. Как летают ее хрупкие руки над столом, раскатывая тонкий, почти прозрачный слой теста для пирога с чудным названием баница. Рецепт этого чудесного ястия привез Ангел со своей волшебной родины. А потом Ангел уехал обустраивать к нашему приезду наш будущий быт. Мать оформляла документы для выезда, и я почти не видела ее. И вот, когда все было готово, пожитки собраны в два огромных пузатых чемодана, а мебель распродана по соседям, очень быстро, кстати, в виду огромного дефицита оной, мать встретила новую любовь. Это был физрук из нашей школы – пьющий, пошлый мужик, готовый удавиться за копейку. Она познакомилась с ним, когда ходила забирать мои документы из школы и сразу же, едва увидев его, по ее словам, пропала, забыв об Ангеле, о дочери ждущей ее возле собранных чемоданов, сидящей на матрасике, кинутом на голый пол, как маленькая дворовая собачонка. О да, это был ее тип. Огонь, фейерверк, вихрь эмоций. Мама, моя красавица мама, каждый день реставрировала синяки на своем прекрасном лице, в которое с такой любовью смотрел преданный ею Ангел, кремом из красивого тюбика цвета персика с нарисованным на нем силуэтом стройной балерины. Крем помогал плохо, и завистливые соседки теперь вертели пальцем у виска, провожая ее взглядом. Ангела я больше не видела, хотя и ждала его каждый день, сидя у окна. Где он теперь? Наверное, все же нашел свое счастье и сейчас делает счастливой, какую – ни будь женщину, наполняя своей Ангельской любовью ее дни. А мне до сих пор снятся прекрасные нестинарки, выбивающие своими тонкими ступнями миллиарды искр под звездным заморским небом, и тоскливым напевом, звучащая, волшебная гайда. Как же хочется есть. Проскальзываю мимо спящего Него и отправляюсь в путешествие по незнакомой мне квартире в поисках кухонного блока. Кухня находится быстро, не такие уж большие его владения. Странно, но холодильник, обязательное украшение каждой кухни почему – то отсутствует. Хотя, сама кухня, просто набита дорогостоящей техникой и мебелью в стиле хай – тек. Хорошо замаскированный холодильный агрегат обнаруживаю в недрах огромного шкафа. Рот мгновенно наполняется слюной при виде изобилия, которым напичкан этот трехкамерный монстр. Большинство продуктов мне просто не знакомо, поэтому, хватаю известные мне сосиски и набиваю рот. Только сейчас замечаю его, стоящего в дверях и наблюдающего за мной с плохо скрываемым интересом.

– Почему ты не сказала мне, что голодна? – спрашивает он и приближается ко мне, подталкивая меня к неудобному металлическому стулу, а сам ныряет в недра холодильника и начинает метать на стол все, что попадается под руку. Я уже сбила первый голод и сейчас с любопытством наблюдаю за его действиями.

– На ночь нельзя есть всякую гадость – говорит он, намазывая на хлеб тонкий слой золотисто – желтого, моментально оплывающего масла. Я зачарованно наблюдаю, как скользит мужская рука с зажатым в нее ножом, заполняя хлебные поры. Он дергает банку с красной икрой за кольцо на крышке, как будто выдергивая из гранаты чеку, и наваливает оранжево – красные рыбьи яйца сверху на бутерброд. Стыдно признаться, но я никогда не пробовала икры. В нашем доме изыски не признавались. Икра взрывается на языке горько – соленым салютом, поначалу не очень приятным, но все более притягательным с каждым куском поглощаемого лакомства.

– Вкусно – мычу я и ем не чувствуя сытости, периодически поглядывая на ополовиненную банку.

– Ешь спокойно – она вся твоя. Завтра еще купим, если захочешь. А теперь – спать! – Командует он и скрывается в темноте спящей уже квартиры.

Я засыпаю. С набитым животом это получается легче. Даже в доме, где я провела всю свою жизнь, я не могла так расслабиться. Никогда. Мать выгнала меня месяц назад. Ее очередной ухажёр решил, что имеет право не только на нее и в первый же день полез мне под юбку. Угадайте, кому поверила любящая мамочка?

– За что ты так со мной – буднично, без эмоций спросила я?

– Просто, не люблю – спокойно ответила она и плотно закрыла дверь за своей, не нужной, не любимой ею дочерью. Милая моя мама, я тоже больше не могу любить тебя. Отболело. Но почему же тогда так свербит в груди, когда я вспоминаю твои редкие неумелые поцелуи в мою макушку, твой нежный сливочный запах? Возможно это моя вина, что ты так и не смогла полюбить меня.

[Он]

– Пойдем – говорю я ей утром.

– Куда? – Спрашивает она голосом лишенным всякого интереса.

– Купим тебе, чего – нибудь.

– Зачем?

Впервые в жизни вижу такую отрешенность у женщины, которой предложили шоппинг. Она идет рядом со мной по улице, настолько близко, что я чувствую ее дыхание, вырывающееся паром изо рта. Куртка на ней, явно не по погоде – тонкая, со свалявшимися от стирки комьями синтепона внутри. Она ежится от холода и явственно дрожит. Я стараюсь не отставать от нее, а она, почти, бежит, желая поскорее попасть в тепло. В магазине она теряется, бегает взглядом по полкам, пугаясь ценников. В конце – концов, ее глаза останавливаются на бесформенном, словно уже ношеном свитере и дешевых Китайских джинсах. Я тону в омутах ее глаз, которые словно ищут моего одобрения. Можно? Тебе можно все кроме этих мерзких, недостойных тебя тряпок, которые ты судорожно прижимаешь к груди. Я разжимаю ее пальцы, в попытке забрать у нее это убожество но, в конце концов, сдаюсь и оставляю выбранные ею вещи. Она словно хвостик ходит за мной по магазину и следит, как я выбираю для нее одежду – белый пушистый пуловер, качественные дорогие джинсы и бежевое теплое пальто, к нему шапочка и перчатки. Она, словно не веря, берет все это богатство и исчезает в примерочной. Я, нетерпеливо, скребусь в дверцу кабинки, желая поскорее увидеть ее в обновках и не дождавшись ответа заглядываю. Она стоит в одних джинсах, сидящих на ней, как влитые, и замызганном бюстгальтере. Боже, как ты допустил, что б один из твоих ангелов надел на себя такое убожество. Взгляд упирается в лямку, проходящую по центру острого плеча, заботливо зашитую уже много – много раз, судя по многоцветью ниток. Я вижу как ей неудобно, как она прикрывает рукой позорную полоску ткани. Бегу в зал с бельем, слава Богу, он есть в этом магазине, хватаю вешалки с лифчиками, трусиками самого маленького размера, игнорируя огромные кружевные парашюты. Но даже белье маленького размера ей велико. Она, не стесняясь, меряет его прямо при мне, вертясь перед огромным зеркалом и, наконец, выбирает простой хлопчатобумажный комплект, более и менее подходящий ей по размеру. Прошу продавщицу завернуть еще несколько таких же, и, под улыбки продавцов, мы покидаем торговый зал, нагруженные пакетами, как караванные мулы.

Читать дальше