Екатерина Вильмонт - Дама из сугроба

– Я понял, мне надо искать такую, как ты!

– Таких, как я, больше нет! Так что не теряй время зря! – засмеялась Александрина Юрьевна.

– Все, мам, я поехал!

Проводив сына, она вернулась в дом и, совершенно счастливая, огляделась по сторонам. Господи, неужели это мой дом? Я себе не верю! Такой красивый, современный, уютный. И эта потрясающая круглая лестница, ни у кого такой еще не видела. Мне ее предложил изумительный краснодеревщик, с которым меня познакомил Марик. Эта лестница – ноу-хау этого краснодеревщика. По ней так легко подниматься, и она так вписалась в интерьер дома. Все, кто видел, спрашивают: а что это такое? Даже не сразу сообразишь, что лестница. И Александрина Юрьевна, медленно, с наслаждением начала подниматься к себе в мастерскую. Наконец-то у меня есть собственная мастерская, такая, как надо, с верхним светом… Она еще не пропиталась запахом красок, новенькая, с иголочки, как и весь дом. И все это я сама! Своим горбом заработала, нет, не горбом, а талантом!!! Ну и везением, конечно. В России есть масса художников куда талантливее меня, а они с трудом сводят концы с концами, а я нынче в моде, у меня прорва заказов. Я, собственно говоря, не столько художник, сколько даровитый ремесленник… Ну и пусть! Я ведь не училась живописи, но мои портреты пользуются бешеным успехом, и слава богу! Если не считать себя гением, признанным или непризнанным, тогда живешь в ладу с собой и радуешься жизни и никому не завидуешь. Мне, в сущности, плевать, что мои работы не висят в Третьяковке или в музее Гуггенхайма. Плевать с высокого дерева! Я занимаюсь любимым делом и мне за него хорошо платят. Это ли не счастье, по крайней мере для женщины? У меня чудесный сын, хорошие верные друзья… Чего мне не хватает? Ну, вероятно, любви… А кому и когда ее хватает? Что-то я таких не знаю.

Она засмеялась, закружилась по мастерской и с разбега плюхнулась на диван. Ох, устала! Она натянула на плечи плед, свернулась калачиком и вскоре уснула.

Второго января Тимур поехал в Москву и долго гулял по городу, с удовольствием бродил по почти забытым улицам, многие из которых были чудесно украшены к Новому году. На Тверской дым, что называется, стоял коромыслом. Вокруг памятника Юрию Долгорукому в многочисленных павильончиках продавалась разная снедь, от русских блинов до каких-то изысканных австрийских пирожных. Он отведал и блинов, и чешских сосисок. Черт возьми, как хорошо! Настроение было превосходным. Надо же, как изменилась Москва! Сколько веселых, радостных лиц, сколько ребятишек, и ведь вся эта роскошь стоит не так уж дешево, а отбою от покупателей нет, почти за всем стоят веселые очереди…

Две красивые, хорошо одетые женщины лет по сорок с наслаждением пили глинтвейн. Одна из них вдруг обратилась к нему по-английски. Приняла за иностранца. Впрочем, я и есть иностранец.

– Вам нравится здесь? – спросила она кокетливо.

– Да, очень! – тоже по-английски ответил он.

– Вы первый раз в Москве?

– Да, – кивнул он. – Тут весело! И вкусно.

– А вы откуда сами?

– Из Америки.

– Ой, а вы не подумаете, что мы это… вас сексуально домогаемся? – слегка хмельным смехом залилась ее подруга.

– Боже сохрани! – рассмеялся он. – Хотя, на мой взгляд, любой мужчина был бы счастлив стать объектом домогательств таких прелестных дам!

– А ведь вы врете, вы не американец! – заявила одна из женщин. – У вас английский с русским акцентом! И психология не американская!

– О! У вас очень тонкий слух, – по-русски ответил Тимур. – Но я и вправду живу в Америке!

– А я преподаю английский на филфаке МГУ, и хоть не сразу, но раскусила вас!

В этот момент Тимуру позвонил отец.

– Тимка, тебе не трудно будет купить мне блок сигарет?

– Хорошо, папа! Простите великодушно, дамы, я должен спешить.

Он поклонился и ушел.

– Какой интересный! – проговорила одна из дам. – В нем есть какая-то южная кровь.

– Да, может быть. А я бы с таким закрутила…

– Да, он хорошо воспитан… Но…

– Вот именно – но!

Они рассмеялись не без горечи.

Тимуру было хорошо, так хорошо, как давно не было. Примирение с отцом – камень с души. Они подолгу сидели вдвоем, говорили обо всем на свете. Поразительная эрудиция отца, в юности казавшаяся ему занудством, сейчас доставляла Тимуру истинное наслаждение. Он и сам был человеком образованным, начитанным, но на какую бы тему ни зашел разговор, отец всегда оказывался в курсе.

– Знаешь, папа, я вот говорю с тобой и понимаю – теперь таких людей больше нет.

– Каких таких? – улыбнулся Сергей Сергеевич.

– Людей столь образованных в самых разных областях.

– Вероятно, потому что мы в молодости не сидели целыми днями, уткнувшись в телефоны. И в твоей юности еще не было этой заразы, поэтому мне почти не стыдно за тебя.

– Почти? – улыбнулся Тимур.

– Прости, сын! Не хотел тебя обидеть.

– Да ладно, папа, я не в претензии, тем более, что и сам понимаю – мне далеко до тебя.

– Скажи, Тимка, а ты не жалеешь, что уехал?

– Да нет, папа, я все-таки повидал мир, а, главное, жил так, как считал нужным.

– То есть, в свое удовольствие?

– Пожалуй, ты прав. Только не надо читать мне нравоучений!

– Боже сохрани! Тем более, что нравоучения, как правило, совершенно бесполезны и ничего кроме раздражения не вызывают. Каждый хозяин своей судьбы.

– Ты считаешь, что судьба все-таки играет роль в жизнь человека?

– Безусловно! Просто человек выбирает себе дорожку, а там уж…

– Спорный вопрос, папочка! Мне ведь суждено было пойти по твоим стопам. Я помню, как ты огорчился, когда я отказался поступать на биофак и пошел на мехмат, то есть встал не на ту дорожку…

– Нет, я тогда смирился, но ты ведь по той дорожке тоже не пошел. Хотя у тебя были несомненные способности к точным наукам, но ты их использовал… Извини, но… не совсем во благо…

– Ну почему? Я был выдающимся игроком, ты мог бы мной гордиться, если бы…

– Да ладно, не ершись! Я просто горжусь тем, что ты нашел в себе силы сойти с этой дорожки, и взялся за ум, и к тебе, кажется, не прилипла эта американская пошлость…

– Ты о чем? В Америке очень насыщенная и богатая культурная жизнь…

– Не спорю, но… Впрочем, не будем об этом. Как говорится, в каждой избушке свои погремушки.

– Это правда. В каждой свои!

И хотя шпильки отца по поводу Америки слегка раздражали его, он все ему прощал. Он любил сейчас отца куда сильнее, чем в юности, и многое готов был ему простить.

Шестого вечером Тимуру позвонил Вениамин.

– Тимка, ты помнишь, мы завтра едем в гости!

– Помню, конечно. Только как-то неловко ехать с пустыми руками. Скажи мне, что следует купить в подарок?

– Купи цветы. Для первого знакомства вполне достаточно.

– А какие предпочтительнее?