Александр Иванов - Будни анестезиолога

– А кто же тебе такое прозвище дал?

– Мама с папой. У меня мама-ящик и папа-ящик.

Друг, зная мою склонность к аффектам, начинает успокаивать:

– Да не волнуйся ты так, это их фамилия. Ребята тоже с Украины, пятый год тут живут. Подходящая фамилия, да?

– Да уж, куда как подходящая. Правду говорят: нет слова, которое не может стать украинской фамилией.

– Ладно, пойдем, мне с дома самогоночки прислали, когда еще встретимся?

У нас в приемном отделении евроремонт. Красиво, но тесно. Ночью приходится переступать через людей, спящих на полу в коридоре. Хорошо, что горит яркий свет, не споткнешься. Иду и почему-то вспоминаю одного своего однокурсничка. Помнится, на пятом курсе шел цикл по травматологии. И писали мы там какие-то истории болезни. Преподаватель, тетка в годах, очень просила: «Не надо, не надо сверкать своей эрудицией, пожалуйста, не вставляйте никаких латинских терминов. Проще пишите, проще». – «Интересно, а почему?» – «Ну не надо, прошу вас». – «А почему не надо?» – «Ну, как-то один из ваших вместо exitus letalis написал coitus letalis… Я не заметила, потом на разборе кто-то обратил внимание, было неудобно». Как тогда писали в материалах съездов партии: «Смех в зале». Тут откуда-то сзади просовывается безумная голова нашего друга и спрашивает: «А что такое коитус?» Смех прекращается. Понятно, пятый курс, пора знать.

Но таки в истории болезни он все же вставил латинский оборот, написав русскими буквами: статус лакалис, именно через А. Ну, в принципе механизм, вернее, причину травмы доставшегося ему переломанного алкаша он объяснил точно.

В газетке попалась статья, пресса предупреждает, что в России ожидается волна антисемитизма. Опасно… Ну, думаю, угроза несколько преувеличена. В моем представлении, классический русский антисемит, даже если он занимается некими идеологическими поисками, существо недалекое, терзаемое комплексом неполноценности, а просто говоря – придурок.

Помнится, в конце 80-х в Питере устраивала митинги некая группа «Патриот», коллективный член ленинградского «Отечества», которую возглавлял некий Александр Романенко, отчества не помню. Вообще, патриотов у нас в те годы было великое множество, общество «Память» не могло объединить всех желающих проявить патриотизм, хотя может быть и могло, но формы его проявления были разными и не укладывались в рамки одной партии. От нее отпочковывались различные православно-монархические союзы, патриотические и прочие объединения, которые в свою очередь немедленно начинали делиться, как кишечные палочки в дерьме, создавая какие-то народные фронты, группы, вплоть до какого-то союза Венедов. Даже единственная их общая черта, антисемитизм, не позволяла преодолеть более серьезные разногласия между патриотами. Кому интересно, может посмотреть в Интернете. Не мне судить, какая из русских партий была патриотичнее, чья программа была ближе народу да и были ли там вообще какие-то программы.

С упомянутым Романенко я был немного знаком, по крайней мере некоторое время общался, он преподавал мне в институте марксистско-ленинскую философию. Чудак был редкостный, как, впрочем, и большинство преподавателей нашей кафедры научного коммунизма. С перестройкой Романенко из преданных борцов за дело Ленина переметнулся в патриоты России и, забыв про пролетарский интернационализм, написал книгу «О классовой сущности сионизма». К своей деятельности Романенко пытался привлекать и наших студентов. Помнится, один мой однокурсник постоянно светился рядом с ним на митингах. Фамилия его забыта за ненадобностью, но его заявление на госэкзамене по хирургии, что операцией выбора при геморрое является наложение противоестественного заднего прохода, помнили долго. Даже в либеральные горбачевские времена Романенко за свою активность, а руководил он кроме группы «Патриот» еще двумя патриотическими партиями, и за свою антисемитскую книжку поимел неприятности, подвергся гонениям, был уволен с работы и лишен возможности освещать путь молодому поколению врачей немеркнущим светом научного коммунизма. После такой душевной травмы свою книжонку он бесплатно раздавал всем желающим. Да и напечатанный тираж не очень-то расходился в продаже. Одна попалась мне, но я даже не пытался прочитать этот бред, хватило первой страницы. Одну книжку он подарил моей знакомой, с автографом: «Товарищу по борьбе в трудную для автора минуту». Подпись автора у всех вызывала приступ смеха, фамилия товарища по борьбе забылась, но помню, что звали товарища Инной Иосифовной. А внешность товарища даже не позволяла усомниться в его принадлежности к богоизбранному народу. Но эти мелочи в трудную минуту ускользнули от внимания борца. А сейчас не знаю, остались ли вообще какие-то следы от общества «Память» и его последышей. Хотя нет, стало интересно, набрал в Гугле, следы «Памяти» остались на сайте какого-то института русской цивилизации.

От работы на «Скорой помощи», куда попал по распределению после института, а распределение в советские времена было обязательным, и если нет хорошего блата, изволь три года отдать государству за учебу, осталась толстая записная книжка. Когда окончательно выйду на пенсию, ею займусь. А пока вспоминаются только самые интересные персонажи, встретившиеся в первый год работы. А встретиться пришлось со многими интересными людьми.

Первым, с кем я познакомился, придя в интернатуру, был врач с литературной фамилией «Дубровский». Это был высокий импозантный мужчина лет 55, со свежим загаром на лице, вышедший на работу в первый день после отпуска. Отпуск он провел в шезлонге на пляже в Евпатории. На просьбу начмеда подстанции: «Возьми интерна, он зачем-то вовремя пришел, не знаю, куда его пристроить, пусть с тобой сегодня покатается». Дубровский с видом вальяжного барина, показывающего приезжему свои угодья, лениво махнул рукой:

– Ладно, пусть покатается, покажу нашу делянку. Только предупреждаю, я человек молчаливый, со мной будет скучно.

– Да ничего, я и сам не очень разговорчив, могу помолчать.

Это были последние слова, которые мне удалось произнести. Остальное время говорил Дубровский. Говорил он без остановки, преимущественно матом. Рассказал обо всем: о районе, о постоянно вызывающих клиентах, давал советы, что делать в конкретных случаях. Говорил о своей коллекции картин, обещая показать, о творчестве передвижников, о последнем кинофестивале. Пел частушки.

Информация сыпалась обо всем: