Алеся Казанцева - Режиссёр сказал: одевайся теплее, тут холодно (сборник)

Оказалось.

Водитель поливальной машины Василий ехал по городу Москва. Он закончил смену и возвращался домой. У него не было ни воды, ни рукава. Проезжает улицу и видит, что ого, кино снимают, суетятся, бегают, интересно посмотреть, наверное, Хабенский будет. Притормаживает на минутку, к нему тут же бегут какие-то взволнованные люди, показывают убедительными жестами, что парковаться надо здесь, потом ищут рукав у Василия, не находят, немедленно требуют дать воду. А откуда он ее возьмет? Конец же смены, ехал же домой, но люди начинают очень настойчиво относиться к Василию, совершают пару попыток вертеть его, крепко сжимают вокруг кольцо и вообще угрожают. Посмотрел кино, прикоснулся к прекрасному.

А потом и наша поливалочка подъехала. Просто долго разворачивалась, стояла на светофоре.

Когда-нибудь этот проект закончится. У нас случается все, что не может случаться.

Например, я вызвала на площадку дублера по рукам. Нужно было доснять кадр к сцене, где герой берет из принтера листок бумаги. Сама сцена была снята давно, а сейчас требовалось сделать только крупный план: правая рука и листок. Нужно для монтажа, забыли сразу снять. Вызывать для съемки одной руки целого настоящего актера, который стоит, как самолет, нет смысла. Поэтому для таких деталей всегда берут дублеров.

Вот что может быть легче? Я специально дала задание ассистенту, чтобы нашли хорошие мужские руки и точно описала: не волосатые, с ровными пальцами, гладкой кожей и аккуратными розовыми ногтевыми пластинами. Без вздутых вен. Вот как еще описывать? Готовим кадр, ставим свет, приходит на площадку тот самый дублер по рукам. Уже в костюме персонажа (край пиджака мог попасть в кадр), с нужными перстнями и часами (чтобы потом зрители не говорили, что в одном кадре есть перстни, а в другом нет) и даже в правильных ботинках (пусть они не в кадре, ну и что?). То есть полный фарш. На всякий случай прошу: «А покажите мне свои ручки». И дальше, как в замедленной съемке, этот человек разворачивает веер пальцев, и я вижу, что одного пальца нет. А у нас крупный план. Ну, конечно же, это не катастрофа, нет. Это – просто КОНЕЦ. Потому что идет съемка, потому что нет времени искать кого-то, потому что режиссер спросит меня «Алеся, какого?», потому что он меня всегда так спрашивает.

Если бы я попросила когда-нибудь найти для крупного плана человека без пальца, мне бы сказали: «Алеееся, ну где мы такого найдем?» А тут сам пришел. На тебе, бери.

Я звоню ассистенту и как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он молчит, а потом говорит: «Алеся. Ну всего же одного пальца нет». Это как если бы вы пришли в детсад забирать сына, а вам выводят девочку. Вы говорите: «Так, стоп. У меня же сын, мальчик!» А вам отвечают: «Нуу… какая разница? Девочка тоже ребенок». А вы говорите: «Это злая ирония?» А вам отвечают: «Послушайте. Она тоже ест и играет, как и все дети». И одновременно вы чувствуете несправедливость, непонимание происходящего и желание разорвать на куски.

Или надо было снять кадр, как герой стоит и треплет в зубах кошку. Естественно, настоящее животное нельзя трепать зубами, поэтому реквизитора попросили сделать чучело кота. Он приносит рысь. Ну то есть попросили чучело кота, а он приносит рысь. Я как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он говорит: «Понимаешь, была шкурка рыси. Нам ее жалко стало портить и резать под кота, поэтому – вот. Но это же небольшая рысь, Алеся». То есть в самом начале сцены герой появляется с кошкой, ее видно крупным планом. Она ходит туда-сюда, и все зрители видят – это кошка, и без вариантов. А потом раз – и рысь. Ну вот такое кино.

А потом нам надо было снять, как бросают с моста человека. Живого человека бросать с моста тоже можно, но если план общий, то достаточно бросить чучело в костюме героя. И нам приносят чучело. Я прямо помню, как его несут, я это вижу и встаю за спину режиссера, чтобы он не смог в меня плюнуть. Режиссер смотрит. Смотрит, смотрит… И говорит: «А чью шкурку им жалко было испортить в этот раз? Гигантского баскетболиста?»

Один раз мы вышли на смену и начали готовиться к съемке. Приехали милиционеры и сказали, что им плевать на все официальные разрешения, потому что сейчас по этой дороге поедет Уго Чавес, президент Венесуэлы, который посетил Москву с дружественным визитом. А по технике безопасности нельзя зажигать световые приборы, если кто-то такой едет. И восемьдесят человек группы ходили полночи и ждали, когда проедет президент. А потом стало понятно, что все равно уже не успеем снять, и смену отменили. Вероятность, что именно по этой дороге, и именно в нашу смену, и именно сегодня проедет именно президент настолько мала, что так не бывает. Но так было.

А потом каскадер, который дублировал главного героя в трюковых съемках, прыгал с моста. Запутал руку в страховочных тросах и сорвал себе фалангу пальца. Осталась торчать только косточка, а остальное наполнение пальца слетело, как наперсток. Вместо пострадавшего каскадера, которого увезли на скорой, срочно пришел другой. И оказалось, что у того другого нет ровно той же самой фаланги на точно таком же пальце. Давно уже нет, так получилось. А у нас (ну естественно) укрупнение на эту руку.

Был запланирован один эпизод. Мы видим, что один человек (мужчина) сидит к нам спиной и по движению его руки понятно, что он занимается онанизмом. Никаких деталей не показываем, но всем понятно, что он делает. Такая вот эпизодическая роль: онанист. По сценарию это должен был быть не совсем русский мужчина, а обязательно восточный. Ассистент по актерам (привет тебе, козел) сказал, что вот вам фотографии актеров, согласных на роль. Режиссер выбрал актера и утвердил. А потом оказалось, что ассистент не объяснил актеру, какая именно это роль. И выбранный человек отказался за день до съемки. Режиссер спрашивает: «Алеся, какого?»

И вот вечер, у нас нет актера. Перенести съемку нельзя, такие обстоятельства. Я глотала горячий комок ужаса. Всю ночь вместе со всеми знакомыми кастингдиректорами искала человека, который согласился бы онанировать в кадре. Один кастинг-директор сказал, что сейчас выходные, он на даче под Якутией, актерская база в компе дома, но срочно выезжает. Я позвонила по всем номерам, разве что не набирала случайные цифры. Актеры-азиаты либо сразу бросали трубку, либо крутили пальцем у виска: «Вы в своем уме? Это стыд! Мы же восточные мужчины!» В четыре часа ночи нашелся один, который сказал: «Внучка, я бы тебе помог. Но сейчас Рамадан, а в Рамадан нам нельзя это делать». Через каждые десять минут кастинг-директоры торжественным голосом сообщали: «Алеся! Я нашла тебе онаниста!» Потом присылали фотографию. Режиссер смотрел и говорил: «Ну, нет. Это какой-то мерзкий дрочер, а не онанист». Понять вот эту тонкую грань между отвратительным дрочером и милым сердцу онанистом очень сложно. Я никогда в жизни не умоляла стольких мужчин делать такое. Вспоминала суть актерской профессии, рассуждала о разноплановости ролей и черт еще знает что несла. Мне было очень страшно. Мне казалось, что если отменится съемка, то все пропало. Я зря родилась. Когда его нашли (спасибо, Танечка Хречкова), то сообщила об этом продюсеру так, будто Джордж Клуни наконец-то согласился. Продюсер сказал: «Алеся, какого?.. За такие деньги уже не дрочат, давай ищи дешевле».