Гарик Кричевский - Ангелы в белом

– Ну шо, спортсмен! – почти нежно произнес Погиба. – Идем до доктора… Уколють – будешь как цветочек в вазе!

Шизофреник Ярослав Сулима никогда не покидал «Кульпарковскую», фактически отбывая пожизненное. Обитатели больницы наградили Сулиму прозвищем Топор.

Когда-то Ярослав числился обычным пациентом, не представляющим социальной опасности. Долго и безуспешно Сулиму лечили, а точнее, подлечивали от целого букета психопатологических процессов. На выходные и праздники Ярослава охотно отпускали домой, под ответственность родственников.

В первое воскресенье сентября брат забрал Ярослава домой. Позавтракав в кругу семьи, Ярослав пробежался по программе телепередач в газете «Высокий замок». Искренняя, почти детская улыбка озарила обычно грустное лицо Ярослава Сулимы. Программа обещала передачу «Клуб кинопутешественников». Ярослав, предвкушая долгожданную встречу с недоступными для советского человека заморскими странами, включил телевизор «Огонек». Но вместо любимой программы шел старый фильм о Ленине…

Ленин выступал перед толпой матросов на броневике. Ленин на Всероссийском съезде Советов рабочих депутатов…

Несколько минут Ярослав просидел в оцепенении. Очнувшись, он вышел на балкон и одну за другой выкурил две сигареты. Вернувшись, Ярослав обнаружил, что ничего не изменилось! Вместо приятного ведущего Сенкевича на экране продолжал мелькать «картавый вождь пролетариата»!

Ярослав незаметно для домашних проскочил в коридор, где из старого платяного шкафа извлек топор. Спрятав рубящее орудие под подолом старомодного плаща, Ярослав Сулима покинул отчий дом…

Осенний город утопал в зелено-золотых красках бабьего лета. Солнечный день, сдобренный теплым ветерком, аккомпанировал вальсирующей листве. Прохожие бросали удивленные взгляды на странного мужчину, одетого не по погоде. Вскоре перед Ярославом показалась знаменитая жемчужина львовского центра – величественное здание оперного театра. Но «храм искусств» не интересовал Ярослава! Пациент шестнадцатого отделения Сулима стремительно направился к памятнику Ленину на «стометровке». Бронзовая фигура Ленина величественно возвышалась на гранитном постаменте, символизирующем трибуну. Вождь смотрел вдаль, в то время как на его патинированную голову безнаказанно испражнялись голуби… От голубиного помета складывалось ложное впечатление, что на лысине вождя пробивается светлый пушок девственных волос.

Ярослав подошел к постаменту, деловито оглянулся, извлек из-под плаща топор и принялся рубить гранит… Топор опускался на камень, издавая неприятный скрежет. Вскоре у памятника собрались «благодарные» зрители. Люди не верили глазам! Безумный смельчак делал то, о чем мечтали многие, но не решались даже подумать о подобном! Ярослав рубил гранит, не замечая усталости. Пот градом катил по лицу, заливая глаза, Сулима потерял резкость. Он не мог видеть, что его труд практически бесполезен. Камень не поддавался, чего нельзя было сказать о топоре. Лезвие сильно затупилось, на плоскости появилась трещина. Ярослав безжалостно рубил трибуну вождя, изредка издавая внутриутробный стон. Крошки гранита разлетались, превращаясь в мелкую серую пыль…

Очень быстро у памятника собралось такое количество зевак, как бывало на митинге в день рождения Ленина. Сулима неистово рубил камень. Люди тревожно наблюдали… Молодежь довольно улыбалась, старшее поколение напряженно безмолвствовало…

– Руки вверх! Немедленно прекратите! – прокричал внезапно появившийся молоденький лейтенант милиции. Лейтенант пытался достать пистолет из кобуры, но что-то пошло не так, кобура не открывалась. Ярослав, не обращая внимания на призыв милиционера, ритмично опускал топор на «святой» гранит. Наконец-то у милиционера открылась кобура, и страж порядка произвел предупредительный выстрел в воздух.

– Брось топор! Стрелять буду! – Ярослав не удостоил взглядом милиционера, продолжая калечить памятник.

Скорее всего, на такой случай у советской милиции не было четких инструкций, и лейтенант действовал по наитию. Милиционер открыл прицельный огонь по Ярославу, находясь в пяти метрах от памятника. Хлопки выстрелов пистолета Макарова напоминали взрывы новогодних хлопушек. Лейтенант стрелял в Ярослава, но тот продолжал, как ни в чем не бывало, рубить постамент.

– Холостые! – пронеслось по толпе зевак. – Им боевые не дают! – Но толпа ошибалась! Милиционер стрелял боевыми. Вот только ни одна пуля не попала в Ярослава Сулиму! Видимо, лейтенант был «способным» парнем! Несколько пуль угодили в гранит постамента, оставив на камне характерные пулевые сколы. Когда патроны в «макарове» закончились, Ярослав развернулся к милиционеру. По толпе пробежал тревожный шепот. Лицо Ярослава излучало неистовый охотничий азарт. Лейтенант справедливо предположил, что вместо памятника, возможно, начнут рубить его! К сожалению, он оказался прав! Сулима поднял топор высоко над головой и решительно бросился в сторону милиционера! Издавая жалобный крик, лейтенант убегал от безумца, одной рукой придерживая фуражку. Толпа разразилась трагикомическим смехом. Не смешно было только лейтенанту. Милиционер мчался по улицам древнего города, предварительно израсходовав обойму патронов, ни один из которых не попал в цель! При виде этой сюрреалистической картины люди испуганно расступались. Пробегая по Армянской, «охотник» и «жертва» попали в поле зрения местных хиппи.

Ничуть не удивившись, один из хиппи, глубоко затянувшись «непростой папироской», философски изрек:

– Напрасно он убегает! Менту выпала редкая возможность быть обезглавленным от топора кровожадного психа! В честь мента назвали бы улицу, и пионеры приносили бы к его памятнику цветы!

Устав от погони, Ярослав выбросил испорченный топор и отправился домой в надежде посмотреть «Клуб кинопутешественников». Но на Подвальной его схватили сотрудники местного отделения милиции.

С тех пор Ярослав Сулима по прозвищу Топор не покидал стен психиатрической больницы…

В третьем отделении проходил «курс терапии» известный львовский карманник Зюма.

Долгие годы Зюма оттачивал навыки в трамваях, троллейбусах и другом общественном транспорте, подрезая «лопатники» у беспечных советских граждан. Зюма слыл мастером своего дела, заслужив репутацию достойного представителя «старой школы». Работал Зюма виртуозно, строго соблюдая воровской кодекс: стариков и детей не обижал, последнего не брал…

Зюму уважали как в воровском мире, так и «на другом берегу». Но и «на старуху бывает проруха»!

Как-то летним вечером молодые опера приняли Зюму «на кармане» в трамвае четвертого маршрута. Авторитетный Зюма воспользовался обширными связями, и вместо срока карманника упрятали в третье отделение с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз».