Венер Мавлетов - Воин с иллюзиями

– Нет, – ответила Айсу. – Я опечалена тем, что мы можем с тобой встречаться только во снах, а сон – это не жизнь. Я такая же реальная, как и ты, но живу в другом мире, куда тебе нет доступа. Ты останешься моим до тех пор, пока сердце твое будет принадлежать мне. Если ты полюбишь другую, то ты умрёшь. Я одна во множестве. Ты будешь жить до тех пор, пока все красавицы мира для тебя будут мною. Если я буду затмевать их своей красотой. Если ты будешь видеть их красоту, но преклоняться только мне.

– Мужчина изменчив, – возразил Азар. – И жизнь изменчива. Ведь твоя красота не вечна.

– У каждой женщины есть нетленная красота – её душа, но редко встречается мужчина, которая может видеть эту красоту. Мужчина, умеющий видеть красоту женщины, всегда счастлив. Я ещё не знаю, умеешь ли ты видеть истинную красоту.

– Я умею видеть истинную красоту.

– Тогда ты будешь страдать.

– И за что я должен страдать? – спросил Азар.

– За мои мучения, – ответила она. – Ты не знаешь, какие муки испытывает женщина, лишённая любви. Брошенная женщина. Ты ответишь за муки всех женщин, ибо я одна во множестве, но и ты один во множестве. Так распорядилась судьба. Нам не суждено быть счастливыми.

– Красота жестока, – сказал ей Азар.

– Это ещё почему? – спросила она.

– А ты спроси, как страдают отвергнутые тобой поклонники. Они все расскажут тебе о твоей жестокости.

– Ты невозможен, – сказала она. – Все переиначиваешь. Они страдают не из-за меня.

– А из-за чего? – спросил Азар.

– Из-за собственного несовершенства. Совершенная красота нуждается в совершенном мужчине.

– А ты остра на язык.

– А ещё я так хороша собой, что даже моя тень и та прекрасна, – сказала Айсу.

– Ты хочешь, чтобы я тебе поклонялся, как богине? – спросил он.

– Как умной и красивой богине, – подтвердила его слова Айсу.

– Что ж, я согласен, – сказал Азар. – Твоя красота вечна, потому что ты – постоянно меняющееся совершенство. Ты останешься навсегда для меня богиней, но женюсь я на другой красавице.

Он знал, как ей ответить, чтобы свергнуть её с пьедестала. Айсу задохнулась негодованием. Покраснела. И не найдя, что ответить, прервала контакт. «Каков негодяй!» – в обиде то ли на него, то ли на себя, повторяла она.

Однако, ей вновь захотелось увидеть Азара. Она не могла противостоять своему желанию.

– Снова ты, – удивился он.

– Снова я, – ответила она. – Почему ты так удивлен? Я вольна в своих желаниях. Бывает, что и святые снизосходят до любви простого смертного.

– Ты сказала – до любви? – удивился он. – Что ж, почту за честь.

Айсу покрылась краской стыда. Как же она допустила такой промах, как же она проговорилась. Если бы он не продолжил говорить, то она бы исчезла и вряд ли когда-нибудь он снова увидел её. Во всяком случае, это случилось бы нескоро.

– Ты так прекрасна, – сказал он. – Я никогда не видел такой красоты. И ты так реальна, хотя и снишься мне. Я даже ощущаю исходящий от тебя аромат.

Айсу польстил его комплимент: он считает её самой красивой девушкой на свете.

– Нас разделяет время и расстояние, – сказала она. – Если ты сумеешь меня отыскать, разгадать мою тайну, то ты получишь мою любовь. Так я решила.

Азар проснулся с первыми лучами солнца, но Годо опередил его. Он уже разжег костёр. В подвешенном над костром котелке булькала вода. Увидев, что Азар проснулся, Годо снял котёлок с огня, разлил его содержимое по деревянным чашкам и одну из них подал юноше.

Азар осторожно глотнул горячую жидкость янтарного цвета. Вкус был необычным.

– Что это за напиток? – спросил он, сделав глоток.

– Чай, – ответил Годо. – Прекрасный бодрящий напиток. А чему ты улыбаешься?

– Мне приснился удивительный и прекрасный сон. Вспоминаю его и улыбаюсь, – сказал Азар.

– А ты уверен, что это был сон? – спросил Годо.

– Конечно. Неужели я не могу отличить реальность от сна.

– Задумывался ли ты о том, кто сочиняет твои сны?

Азар задумался.

– Наверное, мы сами.

– Вот тут ты прав: и сон, и жизнь – это все ты же сам. Правда сны удивительным способом связаны с реальностью, а некоторые связаны с реальностью настолько, что сбываются.

– Хотел бы я, – сказал Азар, – чтобы этот сон непременно сбылся.

– Это зависит от тебя, – заверил его Годо. – Что пожелаешь, то и сбудется, но только нужно отличать иллюзию от реальности.

– И как же отличить?

– Иллюзия не связана с законами жизни. Она их нарушает, а реальность строго следует законам жизни, даже если человек им не следует.

– А если человек не следует законам жизни, то он живет в мире иллюзии, – сказал Азар.

– Ты прав, – улыбнулся Годо. – Не отнять у тебя способность здраво мыслить и видеть суть вещей.

– Годо, а существуют иные миры? – спросил Азар. – Я не говорю о других землях, где живут народы со своими обычаями, я не говорю о жизни на далеких звездах. А существует ли мир, который мы не видим, лишь иногда чувствуем его, но не можем проникнуть в него, ибо там иная жизнь.

– Любая вещь, – ответил Годо, – существует реально и нереально. В нереальности она не имеет плоти. Ты видел свою душу?

– Нет.

– Но она существует. В мире духа она существует как мысль и чувство, а реальность – это её воплощение. Косточка персика хранит в себе мысль о персиковом дереве. Но разбей ты эту косточку, персикового дерева не обнаружишь. Лишь посаженное в землю, соединившись с землей, светом, водой, она произрастет в персиковое дерево. Учись соединять, связывать все силы в единое, тогда познаешь другой мир. И хватит разговоров. Нам пора в путь.

Хазрат восседал на троне. Он был стар, но ещё крепок. Высокий лоб, глубоко запавшие щеки, глубокие морщины вокруг глаз. Более всего поражали его глаза. Это были странные глаза. Они казались чёрными, непроницаемыми, но они могли превратиться в черноту столь далёкую и глубокую, что смотрящего неумолимо затягивало в эти два омута бесконечный ночи и человек вдруг оказывался в кромешной тьме, куда никогда не проникал свет солнца. Из этой темноты ему уже никогда не было выбраться.

Правитель высокорожденных был хмур и серьёзен. По обе стороны от Хазрата сидели главы семей с такими же серьёзными лицами.

Рамзай знал, что многие желают, чтобы в поединке он одержал победу над Хазратом. Особенно Шариф, которого в свое время точно так же сместил с поста правителя Хазрат. Высокорожденные никогда не прощали нанесенную им обиду, хранили её в себе и ждали, когда наступит подходящее время для мести.

Хазрат долго смотрел на Рамзая. И наконец заговорил. Говорил он негромко, но все его слышали, ибо была гнетущая тишина.

– Итак, ты мне бросаешь вызов, – заговорил он. – Уж так устроен мир, что человек во все века стремился к власти. И я за это тебя не осуждаю, Рамзай. Управлять, повелевать тем, кто подобен тебе, не это ли проявление силы высокорожденного. Именно стремление к власти является источником развития человека – бесконечно перемещаться вверх, к высотам власти, к вершинам человеческого самоутверждения. За это я бы тебя не осудил. Я осуждаю тебя за иное: за то, что ты решил нарушить естественный порядок. За то, что ты решил покончить с могуществом высокорожденных.