Андрей Буторин - БутАстика (том II)

Сознание вернулось к Светлане после того как он приложил к ее лбу тряпку, смоченную холодной водой.

– Как… ты тут оказался? – медленно произнесла женщина помертвевшими губами.

– Случайно. В нашем городе то же, что и у вас, – сказал Алексей, потер лоб и выдохнул: – Но почему? Что же все-таки случилось?! Я не знаю, я ничего не понимаю!

Он обхватил голову руками и нервно рассмеялся:

– По-видимому, на всем белом свете сейчас остались только два живых существа – ты и я. Впрочем, – отдернул он занавеску, – на черном свете. Время тоже остановилось. Если пытаться это объяснить сюжетами фантастических романов, мы провалились в какую-то щель времени. Но почему только мы с тобой? Случайность это или…

Алексей замолчал.

– Боже, но где же мама, где Алешка? Он же совсем маленький, ему ведь только пять лет! Что с ним? Я не переживу этого! – Светлана снова заплакала.

– Постой, какой Алешка? – удивился Алексей. – У тебя есть сын?

– Да, это наш сын, – сказала Светлана, продолжая всхлипывать. – Когда ты оставил меня, я не стала тебе ничего говорить… Зато теперь у меня есть сын! Был сын…

Светлана вдруг дикими глазами уставилась на Алексея:

– Где он? Что с Алешкой?!

Она вцепилась в края его куртки и зарыдала громко и отчаянно.

– Ну что ты, Света, – пытался успокоить ее Алексей. – Ну, может еще все образуется, все кончится так же, как началось.

Алексей уговаривал Свету, а в голове постоянно крутилось: «Наш сын… Мой сын! Господи, почему она молчала, почему ничего не сказала, ведь было бы все иначе! Впрочем, было бы? Да, было бы! И мы были бы вместе, и не было бы этого кошмара! Это я, я во всем виноват! Но что же теперь делать?»

Алексей вдруг невесело усмехнулся и произнес:

– Мы теперь с тобой как Адам и Ева…

Он понял двусмысленность фразы и замолчал. А Светлана, вздрогнув, подняла на него большие заплаканные глаза и сказала тихо, но решительно:

– Нет, Лешенька, ты меня уже потерял. Навсегда.

– Потерял, но нашел, сама судьба назначила нам быть вместе. – Алексей проговорил это неуверенно, будто убеждая в чем-то себя самого и это плохо ему удавалось.

– Я не знаю, как мы будем жить дальше, но знай, что меня ты потерял, и встретил ты здесь не меня, а свое воспоминание обо мне, – снова тихо сказала Светлана. – Оно, наверное, таилось где-то в самой глубине твоей души, да, Алексей? А вот сейчас выпорхнуло наружу и тебе кажется, что это я – та, давешняя Светка, влюбленная в тебя по уши и обрадованная теперь до бесчувствия, что мы снова встретились, да еще как – вдвоем в пустынном мире. Нет, Лешенька, той Светки больше нет, она осталась там, в прошлом, шесть лет тому назад.

– Но ведь как-то же надо жить! – воскликнул Алексей, начиная злиться и на себя, и на Свету, и на этот фокус природы, так вероломно разрушивший спокойное течение его жизни. Словно плотина преградила вдруг тихую, теплую речку, по которой он брел босиком – и вот он уже с головой в омуте, и не достать никак дна, и показавшийся островком клочок зеленой травы ушел под воду от первого прикосновения, так как был всего лишь куском дерна…

– Надо же как-то жить… – повторил Алексей уже тише.

– А зачем? – спросила вдруг Света. – Мне незачем. У меня больше нет Алешки, нет мамы, нет людей… Ради чего жить?

– У нас будет много детей, – горячо заговорил Алексей. – Мы передадим им свои знания, опыт, пусть через десять, пусть через сто поколений возродится цивилизация, пусть опять ей придется пройти заново весь путь, но главное – чтобы у этого пути было начало! А это начало – мы, Света! Мы не имеем права отобрать у цивилизации шанс на существование! Просто не имеем! А меня ты прости, прости за все, пусть я самый ничтожный человек на Земле, а теперь это уж точно, но ты прости меня, ради будущего!

Алексей уже почти кричал, а Светлана сидела, будто окаменев и, похоже, не слушала его, не понимала смысла его горячих слов. Тогда он вскочил, вскрикнув от боли в ноге, встал перед Светой на колени и принялся целовать ее бессильно опущенные руки, затем поднялся, осторожно поднял Светлану за плечи и припал к ее губам тем самым поцелуем, что шесть лет жил в их памяти, без права на то и оттого полузабытый, но опять воскресший, как будто эти годы тоже рухнули в свою бездонную щель времени.

Проснулся Алексей от громкого тиканья будильника. Теплое женское дыхание обдавало щеку.

– Света! – тихо позвал Алексей, проведя рукой по мягкому плечу. Женщина вздрогнула и вдруг резко села в кровати.

– Что?! Какая Света?..

Алексей ошарашено молчал, вглядываясь в темноту комнаты, едва освещенную уличными фонарями. Наконец он догадался включить торшер. Заспанная и сердитая Ирина смотрела на него, щуря от света глаза.

– Так какая же Света тебе приснилась? – вновь спросила она.

– Приснилась? – Алексей все еще не мог прийти в себя. – Приснилась, – наконец произнес он снова и вдруг захохотал истерично-громко: – Приснилась! Ха-ха-ха! Мне все это приснилось! Иринка, мне все это только приснилось! Мне такое сейчас приснилось, Иринка! Такое! Ха-ха-ха!

– Ладно, разошелся, – прервала смех Алексея жена. – Давай спать, четвертый час ночи.

Алексей осекся и глянул на будильник. Пять минут четвертого! У него вдруг екнуло в груди, и он резко вскочил с кровати. Но тут же сел снова, вскрикнув от резкой боли в ноге.

– Три миллиона жизней – это плата за независимость?!

Не сдержался, каюсь. Не люблю повышать голос, а тут не сдержался. Трудно быть хладнокровным, когда вот так, запросто, говорят о подобном. Гнусно при том ухмыляясь. Крутько вообще вызывал у меня невольное чувство брезгливости: лысый, гладкий, сально лоснящийся, он и сам походил на слизня. Даже в голосе его слышалась некая непристойная липкость.

– Вам жалко слизней?

– При чем тут жалость… – Я приказал себе успокоиться и, чтобы не встречаться с начальником взглядом, уставился на бледно-розовый прямоугольник вьюшки, висящей над столом. – Но клейсты все же разумные существа. И они пока не убили ни одного человека.

– Они отняли у нас будущее! – вздернул белесые брови Крутько. – И они хотят править нами!

Я поморщился. Пышные банальности в исполнении шефа казались пережеванными и выплюнутыми сгустками какой-то гадости.

– Если мы взорвем их каракатицу, будущего у нас все равно не прибавится, – выдавил я.

– Может да, а может и нет, – развел мокрые от пота ладони Крутько. – Есть мнение, что блокада зачатия имеет ментальный характер.

– Кинем монетку?

– Не ерничайте, Жижин! – Крутько свернул вьюшку, поднялся и вышел из-за стола.

Я невольно шагнул назад. Шеф, видимо, принял это за жест моего отступления и растянул в мерзкой улыбочке губы:

– Впрочем, если вам их так жалко, могу предложить и бескровный вариант. Кстати, у слизней есть кровь?