Кирилл Манаков - Игры Мастеров. Мастер стратегии

– Да, Владетель. Я прошу свободу.

Владетель остановился и резко обернулся.

– Вот как? Но разве ты невольник?

– Я невольник твоего слова, Владетель.

В голосе Владетеля появились нотки, от которых дрожали от ужаса самые мужественные и ломались самые сильные:

– Все невольники моего слова. Все. Ты хочешь быть равным мне?

– В свободе – да.

На мгновение лицо Владетеля исказила гримаса, и показалось, что сейчас он шевельнет пальцем – и немедленная кара настигнет наглеца. Нет ничего проще – из узких бойниц на каждого вошедшего в личные покои была нацелена дюжина арбалетов. Никто из правителей не мог позволить себе ничего подобного – вдруг какой-нибудь стрелок в один прекрасный момент решит переменить цель? Но, слава Создателю, Мастера позаботились, чтобы верность Гвардейцев-арбалетчиков стала нерушимой.

Стоявший на коленях человек прекрасно знал, какой угрозе подвергается его жизнь, но ни словом, ни жестом не выдал волнения. Он смотрел на Владетеля, ожидая ответа с безмятежным спокойствием.

Владетель же понимал, что за этим спокойствием скрывается сила, границы которой неизвестны. Мастера предупреждали, что управление Убийцей требует мудрости и особого искусства. Для этого мальчишки Слово – не просто закон, а часть человеческой сущности. И если имел неосторожность обещать выполнить любое желание, то теперь просто так отказать не получится. И что делать? Приказать уничтожить его? Владетель отдавал себе отчет, что перед ним – самое совершенное оружие, когда-либо созданное людьми. Он знал, что Убийца сотворил с лучшими воинами герцога. Нет, избавиться от такого может оказаться очень непросто… даже рискованно. А к риску повелитель Вселенной относился с большой осторожностью.

Владетель резко повернулся к Убийце:

– Хорошо! Слушай же Слово Владетеля!

– Вы не могли бы как-нибудь ускорить свои мыслительные процессы? А то, гере Рюмпель, боюсь, когда вы решите сделать ход, мы все успеем состариться, – Плумкис откинулся на спинку стула, сложив руки на животе и всем своим видом демонстрируя крайнюю степень неудовольствия.

– И, правда, – сказал гере Крум, – вы бы поторопились, Рюмпель, а то, знаете…

Я вздохнул, наугад выбрал карту и бросил на стол.

Плумкис захохотал так, что задрожали цветные стекла в витраже, изображающем сурового вида мужа со свитком в одной руке и гусиным пером в другой. К нему присоединился Крум, выводя тоненьким голосом замысловатые рулады. Странное дело – когда Крум говорит, голос его звучит совершенно нормально, а когда смеется, то переходит на визг, приличествующий какой-нибудь базарной торговке, а не почтенному асессору из муниципальной Канцелярии.

Сидевший чуть в стороне младший советник Докс, вытянув шею, выглянул из-за кипы бумаг и беспокойно завертел головой. Он был существом безобидным и до невозможности трусливым, и я понимал, что сейчас душа его разрывается между желанием угодить Плумкису и боязнью причинить неудовольствие мне. Поэтому он изобразил на лице сложную гримасу, призванную удовлетворить всех, кто соблаговолит остановить на нем свой взор.

Я терпеливо ждал, пока Плумкис закончит смеяться. Увы, я еще не так хорошо разбирался в триксе, чтобы понять причину смеха моих партнеров. Что поделать – старший советник Плумкис – он такой. Непоколебимый в убеждениях, с характером твердым, как гранитная скала. К тому же его двоюродная сестра замужем за вице-бургомистром, так что даже сам гере начальник Канцелярии вынужден считаться с суждениями уважаемого старшего советника и снисходительно относится к его маленьким слабостям.

– Ну, вы и сходили, – заливался Плумкис, вытирая выступившие слезы, – надо же сообразить выбросить двойку против «квадрата» на третьей раздаче! Помилуйте, Рюмпель, вы, верно, хотите уморить нас со смеха, ибо иного варианта отыграться у вас попросту нет! Вам надо было класть семерку на «крест»! Нет, право слово, вам нельзя садиться за трикс. Или нет, Рюмпель, садитесь! Давайте на ставочку – хотя бы по серебряному на фишку? Решайтесь! По серебряному, а?

Я смотрел на него, улыбался и чувствовал, насколько жалкой получается эта моя улыбка. Что делать, разве можно запретить гере старшему советнику высказывать мнение о молодом переписчике, без году неделя пришедшем на службу? Я ведь еще даже не асессор! А многоопытный гере Плумкис служит уже третий десяток лет, пересидел трех бургомистров и пятерых начальников Канцелярии, ему эти дубовые столы и шкафы с бумагами знакомы лучше, чем собственная спальня. Он может с закрытыми глазами определить, на какой полке лежит любой свиток, кем и когда он был составлен и наизусть, без единой ошибки, пересказать содержание!

Трикс был его единственной слабостью. Надо признать, играл Плумкис виртуозно, оттачивая мастерство ежедневной практикой. Не могу сказать, что разделяю всеобщую страсть к этой любимой игре чиновников средней руки, тем более что, начальство ведет с ней бесконечную и безуспешную борьбу. И стоит бывшему асессору или советнику пересесть в кресло повыше, как тотчас же он из заядлого игрока превращается в ревнителя порядка, чрезвычайно опасного для подчиненных, поскольку на собственном опыте знает все уловки картежников. При таком начальнике уже не спрячешь в укромном месте игральные карты и фишки! У Плумкиса сейчас положение двойственное. Старший советник – должность достаточно высокая, можно сказать переходная между чиновником среднего и высшего ранга. Еще одно повышение, и придется ему распрощаться с триксом навсегда, потому-то, предчувствуя неизбежное отлучение от игры, и пытается он использовать каждую минуту, чтобы переброситься картами.

Вот и сегодня Плумкис, закончив составление записки, отодвинул в сторону исписанные листы и заговорщицки подмигнул Круму, мигом сообразившему, что к чему. А гере Крум уже подозвал меня. Отказаться было просто неприлично.

Пока Плумкис самозабвенно перечислял все ошибки, сделанные мной на последней раздаче, бдительный Докс, обладающий необыкновенной остротой слуха, привстал со стула и отчаянно замахал руками. Через секунду дверь распахнулась, и в комнату как вихрь влетел сам гере начальник Канцелярии. Докс выскочил из-за стола и застыл на месте в нелепой позе, став похожим на фигуру поверженного врага из скульптурной композиции на ратушной площади. Крум поперхнулся и закашлялся, с ужасом вглядываясь в суровое лицо начальника, похожего благородством черт и развевающейся от стремительных движений мантией бога возмездия. Несчастный асессор так растерялся, что не догадался встать. Плумкис, сохраняя достоинство, как и положено старшему советнику, не спеша поднялся со стула. Я незамедлительно последовал его примеру, разве что подскочил куда быстрее, и выражение лицу попытался придать благостное и ожидающе-радостное.