Кирилл Манаков - Игры Мастеров. Мастер стратегии

© Кирилл Манаков, 2016

Дизайн обложки Екатерина Давыдкина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

После двух часов бешеной скачки герцог Маронский остановил коня. Тут же подбежал капитан-адъютант, подхватил поводья и сказал:

– Сир, нам следует поторопиться.

Герцог соскочил с седла и похлопал коня по холке. Тот поднял уши, скосил черный с огоньком глаз и тихо фыркнул.

– Если загоним лошадей, тогда точно все будет кончено. Мы хорошо оторвались. Отдых полчаса.

– Простите, Сир, вы сможете пересесть…

– Нет, Мартин, – оборвал герцог, – я не брошу Грома. На сегодня хватит позора.

Адъютант молча поклонился и отошел к ореховой роще, где застыли всадники из сотни охраны.

Герцог сделал несколько шагов, опустился на траву, расстегнул застежки и стянул тяжелый шлем. Войлочная подкладка пропиталась потом и совершенно размокла, а на гребне красовалась свежая вмятина – если бы имперский солдат в последний момент не поскользнулся, пришлось бы отправляться на встречу с Создателем, а так – маронская сталь выдержала. Само собой, в глазах потемнело, из носа пошла кровь, но это мелочи, не достойные упоминания. Как там говорят селяне? «Старому волку рана в охотку».

Если бы это была единственная неприятность! Все так удачно складывалось: двукратное превосходство в пехоте и почти пятикратное в кавалерии. Не знающие страха ветераны и пылкие выпускники Академии, готовые умереть за своего повелителя. Кто сможет устоять перед такой армией?

Из травы весело выглядывали яркие капельки земляники, герцог снял кольчужную перчатку и сорвал ягоду. Пальцы тут же окрасились красным соком. Самый сезон – земляника ароматная и сладкая. В этих местах они когда-то носились с младшим братом, отчаянно рубили деревянными мечами высокие папоротники, а старый лорд-наставник смешно ковылял по кочкам, пытаясь догнать и урезонить сорванцов. И сюда же с Бриджиттой убежали с коронного бала. Прямо как в песне: «Трава нам постелила ложе, и полог сплелся из ветвей…» А сейчас по долине Марона шествуют имперские легионы, оставляя за собой сожженные деревни и разрушенные города, а Бриджитта с детьми укрылась в дальнем поместье…

Герцог был готов к неудачам. Мастерство истинного полководца заключается в умении смирять гордыню при победе и не предаваться отчаянию при поражении. Красиво сказано, правда? Вот только что делать с воспоминанием о мерзком ощущении собственного бессилия? В детстве его преследовал ночной кошмар: человек без лица медленно надвигается, протягивая длинные руки с узловатыми пальцами, а ставшие вдруг чужими ноги отказываются слушаться, крик застревает в горле, остается одно – сделать усилие и проснуться. А сегодня все происходило наяву.

Имперский стратег оказался необычайно искусен. Он самым непостижимым образом предугадывал все ходы, действовал стремительно и мощно, так что Герцог чувствовал себя зеленым юнцом, вышедшим на поединок с мастером меча. Маневры имперских легионов были безупречны по замыслу и исполнению. Непобедимые доселе маронские драгуны попросту не успевали за передвижением легионеров, и лихие кавалерийские атаки, раз за разом проваливались в пустоту или натыкались на бронированный, ощетинившийся копьями строй.

Неприятной неожиданностью оказалась дальнобойность имперских арбалетов и превосходная выучка стрелков. Короткие стрелы с закаленными наконечниками насквозь пробивали железные доспехи драгун. Похоже, столичные инженеры лишили Марон монополии на мощное стрелковое оружие.

Сражение еще толком не началось, а потери уже становились весьма ощутимыми.

Сейчас, обдумывая произошедшее, герцог понимал, что единственно мудрым решением было бы признание неготовности к битве, выставление арьергарда и немедленное отступление. Это бы позволило сохранить большую часть войска. Какой, впрочем, смысл сокрушаться об утраченных возможностях? Да и кто мог ожидать, что появившаяся с фланга сотня легионеров, на которую сначала даже не обратили особого внимания, разорвет в клочья корпус ветеранов и ударит в тыл городскому ополчению?

Вчерашние лавочники, мастеровые и студенты столкнулись со страшными воинами в рогатых шлемах и шипастых доспехах, сильными как медведи и быстрыми как снежные барсы. Происходящее нельзя было назвать сражением – сначала избиение, затем паника и беспорядочное бегство. Обезумевшая толпа снесла боевые построения ветеранских частей, и квадраты имперских легионов размеренно двинулись вперед.

– Сир!

Герцог обернулся. Адъютант подошел совершенно бесшумно.

– Сир, противник в двух милях от нас. Прикажете вступить в бой?

Молодец все-таки этот капитан. Спокойствие и решительность. Старая школа, настоящий рыцарский дух, хоть он, кажется, всего лишь младший сын захудалого баронского рода. Если есть такие воины, значит еще не все потеряно. Трепка жестокая, но может именно она позволит объединить силы провинций. На западе ждет резервный корпус маронской гвардии, города собирают новое ополчение, с юга на соединение движется стотысячная армия кочевников. Даже бароны готовы выставить свои дружины. Так что Императора не ожидает легкая прогулка по маронской земле.

– Нет, Мартин, мы уходим. Коня!

– Запомни этот день, Мартин, – сказал герцог почти весело, – здесь и сейчас решается судьба мира.

Адъютант с сомнением оглядел приземистый постоялый двор. Потемневший от времени сруб с высокой, в южном стиле крышей, меньше всего походил на место, где принимаются эпохальные решения. Особую пикантность придавало намалеванное над входом изображение призывно улыбающейся обнаженной женщины с рыбьим хвостом.

Герцог спешился и легко взбежал на крыльцо, на ходу приняв от адъютанта парадный алый плащ. Командующий армией, пусть даже и проигравшей, должен выглядеть безупречно и не выказывать слабость.

Он вошел в зал решительно и уверенно – тяжелые сапоги гремят по истертому полу, плащ языком пламени развивается за спиной, железо доспехов звенит при каждом шаге. Герцог не любил парадных облачений и торжественных выходов, но что делать – уверенность командующего придает силы соратникам.

Его ждали.

Здесь собрались предводители армий, противостоящих Империи. Великий хан племен, плотный, широкоплечий, с неподвижным бронзовым лицом, сидел, поджав ноги, на расстеленном красном ковре. Рядом расположились сыновья, похожие друг на друга как близнецы, сосредоточенные и невозмутимые. Каждый из них имел под началом двадцатитысячную орду.