Валентин Вайс - Сказание о Проклятой Обители

– Ты сама веришь в это проклятье?

– Да как тебе сказать… Может, это и сказки, да вот только одна беда – девушки и правда на болоте пропадали. А два дня назад неподалеку, на границе болот, одну нашли. Ту самую Мэйв, нашу служанку, про которую тебе сказать пытались.

– И что с ней было?

– Вроде как ей шею свернули, да только из отца и слова не выдавишь. Он труп так быстро плащом накрыл, что Рауд едва успел его разглядеть.

– И ты полагаешь, что эта смерть связана с той жуткой девочкой? Это как-то не очень вписывается во всю историю: если существо в облике ребенка или женщины уводит несчастных в сердце топи, то вы никого не смогли бы обнаружить.

Здесь Урсула вынуждена была согласиться: тело девушки действительно никуда не исчезло. Прочие жертвы нахцерера пропадали бесследно. Никто их тел не находил. А это лежало на плоском валуне, будто напоказ выставлено. Тетушка Ута предположила, что появление отца и братьев спугнуло нахцерера. В городе про это существо разное сказывают. Будто лежит он в могиле и жует собственные руки да одежду, в которой похоронен, а потом восстает из могилы по зову проклятых монахинь, до сих пор алчущих крови. Иные же шепчутся, будто есть на болотах заброшенный хутор. Вот там он и обретается, пока монахини его не позовут и новую жертву не укажут. Есть и такие, кто будто бы видел, что рыскает он в ночной час не один, а в сопровождении женщины, что умерла при родах. Сама она уж давно мертва и подчиняется воле кровавого дитя.

От всех этих рассказов Астейн затошнило, в то время как глаза Урсуды с каждым словом все более разгорались.

– И много пропало?

– Из города – пятеро за три года, а сколько с дальних хуторов – не знаю. Возможно, я схожу с ума, но часто ощущаю на себе взгляд. Холод бежит по спине. Оборачиваюсь – и никого не вижу. Вот и сейчас говорю с тобой, а чувствую, будто из леса смотрят на нас. – Урсула зябко повела плечами. – Пойдем. Не хочу больше здесь стоять.

Бросив последний взгляд на черную громаду леса, Астейн последовала за сестрой. Оснований не верить в эти рассказы не было: бабушка Хервёр приучила внучку к мысли, что мир населен существами самыми невероятными. А кое-кого из служителей зла она и сама видела. Урсула должна была заразить ее своим страхом, но вместо этого породила любопытство, в котором и себе самой-то признаться стыдно.

К тому времени, как девушки улеглись, девочки и Ута Ренсбургская уже мирно спали. По комнате растекался храп старушки, который, впрочем, не помешал заснуть – едва голова коснулась подушки, как сон заключил уставшую Астейн в нежные объятия.

* * *

Проснулась она от детского плача, и плач этот доносился вовсе не с кровати. Обхватив колени, в углу между сундуком и стеной раскачивалась Адальгис. Глаза ее невидяще смотрели во мрак комнаты, а с дрожащих губ срывался прерывистый шепот:

– Она здесь… Она пришла…

Астейн уже хотела подняться, когда дурной запах, показавшийся смутно знакомым, проник в ноздри. Что-то черное пробуждал он в душе, заставляя рот наполняться сладковатой слюной, а слезы наворачиваться на глаза. В плотном, душном и сыром мраке комнаты застыла высокая фигура в бесформенном балахоне. Вдруг Астейн поняла, что это за вонь, и холодная волна страха затопила сознание, парализовав тело – она распознала дух горящей человеческой плоти. Фигура склонилась над испуганной девушкой. Сквозь серый сумрак оказалось возможно разглядеть правильные черты лица: это женщина, и насколько можно было судить в темноте, весьма привлекательная.

– Надо же, Слышащая! – Незнакомка в удивлении воззрилась на полумертвого от страха ребенка. – Сколько даров одной семье! С малышкой я потом разберусь, а сейчас меня ты интересуешь, Астейн, дочь Ингвальда. Как же долго я тебя ждала! – Только сейчас Астейн поняла, что женщина говорила, не размыкая губ, но голос ее хрипловато-обволакивающий тихой песней журчал в голове. – Не совсем то, чего я ждала, не совсем… На лицо не красавица. Да и фигурой не вышла. Хотя что-то в тебе все же есть… аппетитное. Впрочем, таланты твои куда важнее моих желаний.

Она склонилась еще ниже, и обжигающе холодный грешный поцелуй запечатал разверстые в немом крике уста. Язык женщины ворвался в рот Астейн, коснулся нёба, и будто сплелся с ее собственным языком. Стыдная сладость разилась в тот миг по всему телу, заставив сердце на мгновение замереть в неземном блаженстве. Никогда ранее Астейн не доводилось целоваться с женщиной. Много времени после этих событий провела она в покаянных молитвах, но так и не смогла решить, что же лучше – твердая уверенность и горячая упругость мужских губ или мягкая податливость и медовая шелковистость женских. Тонкие до прозрачности пальцы гостьи сжали набухший под льном рубахи сосок.

Внезапно незнакомка отпрянула. Обернулась вихрем пылинок и растаяла в ночи, оставив после себя злобное дрожащее шипение.

Тот, кто спугнул ее стоял на пороге. Астейн различала лишь силуэт. Разглядеть кто это, мужчина или женщина, она не могла. В «женской комнате» в ночи посторонних быть не должно – здесь же настоящее паломничество! Крадущаяся походка нового незваного гостя выдавала его дурные намерения. Ни с кем более целоваться девушке не хотелось. Уж тем более не хотелось, чтобы ее снова щипали за соски. Следующая мысль, удивительно ясная, повергла в еще больший ужас: отчего она решила, что это вообще человек? Сердце подскочило к горлу, да там и замерло. Пока взмокшая девушка пыталась вернуть самообладание, существо выскользнуло из комнаты. Всеблагая Дева-Мать спала в ту ночь и не хранила дочь Ингвальда – разум покинул ее, потому как ни одна слабосильная девица в здравом уме не отбросила бы одеяло, и не последовала бы за ускользающей тенью.

Несложно догадаться, что именно так Астейн и поступила.

Неслышно ступая по холодным каменными плитам, две безумные тени скользили по ночному Рогельтену, растворяясь в плотных клубах тумана. Почему ворота замка оказались открыты, а привратника она и вовсе не заметила, осталось загадкой, но отчего-то совсем не возмутило. Лишь громоподобный храп из привратницкой свидетельствовал о присутствии поблизости людей.

Предпочитая думать, что преследует все же человека, а не нахцерера, Астейн до боли сжимала костяную рукоять кинжала, уже однажды спасшего ей жизнь.

Неслышный зов вывел полусонную, лишенную разума девицу в места странные и загадочные. Земля стала сырой и упругой, и ноги ступали уже не по усыпанным сосновыми иглами лесным тропам, но по топким болотам, где каждый шаг в ночной мгле мог стать последним. Продираясь сквозь сырой туман, стопами ощущая холод жидкой грязи, шла она все дальше в самое сердце топи, едва угадывая впереди спину незнакомца. Запах тлена влажными щупальцами лез в ноздри и перехватывал горло. Неведомые болотные создания извивались чешуйчатыми кольцами на каждой кочке.