Наталья Маренина - Козявка. Часть 1

Так я и не узнала у него тогда, как я тут оказалась, такая маленькая. С этим же вопросом я как-то ходила к старейшине нашему, одному из многих, конечно. Пришла. Он сидит, угрюмый такой, в кресле на выступе, как на троне. Облокотился, лицо на руку положил и сидит, думу думает. Я подошла, на коленку вскарабкалась, сижу, молчу. Он тоже сидит, молчит, на меня не смотрит. Я вздыхать начала. Он – ноль внимания. Всё глубже и громче вздыхаю. Уже так вздохнула, будто у меня гора немытой засохшей посуды, горячую воду отключили, а мыть всё равно придётся. Лицо несчастное сделала, попой поёрзала (говорят, ремня просит).

– Да вижу я тебя, вижу, – наконец, соизволил обратить на меня внимание старейшина. – Опять «почему»?

– Угу.

– Ну, рассказывай.

– Вот смотри. Вы тут все такие типа самоубийцы в отставке, да? А я-то как затесалась среди вас? Как я могла в 3 с половиной года самоубийство совершить? Ошибка что ли?

– Чего не знаю, Козявка, того не знаю.

– Ну, ты же старейшина, сделай что-нибудь, узнай у кого-нибудь, выспроси.

– Не принято в этих мирах вопросы задавать. Мы сюда приходим и с самого начала знаем свою работу. С первого же дня мы начинаем самоубийц спасать. Кого не спасём (редкость, конечно), но всё же, кого не спасём, тот сюда попадает и тот же час начинает нам помогать исполнять свой долг.

– А кто вам велит спасать?

– Хммм… Ну… Да никто не велит. Где-то заложено это в нас, что мы спасать должны самоубийц.

– Кем заложено?

– Не знаю.

– А во мне почему не заложено?

– Как? А ты что, не помогаешь?

– Нет. А чево?

– Не «чево», а «что». Я думал, ты тоже работаешь. А что же ты делаешь целыми днями, если не работаешь?

– Вам надоедаю.

– Справедливо… А попробовать поработать не хочешь?

– Отчего же, можно. Веди меня, старче, на моё рабочее место.

– Болтушка. Завтра придёшь, покажу, как это делается.

Не скажу, что с нетерпением ждала завтра. Всего лишь простояла всю ночь у дверей в зал старейшины. Он ночью выходил куда-то, меня как увидел, аж подпрыгнул, говорит:

– Ты что тут всю ночь стояла?

– Угу-у-у, – последнюю букву я растянула громким зевком, как львиным рыком.

– Завтра работать не сможешь. Иди спи.

Конечно, я не послушалась. Но у двери вздремнула. Утром ни свет, ни заря, начала ломиться в дверь к старейшине. Он вышел сонный и в халате.

– Ты хоть спала?

– Конечно! Спрашиваешь. Ну, давай. Где мой кабинет?

– С Базилио поработаешь.

– С этим пузырём? А что, больше никого не осталось?

– То есть?

– Ну, я же заметила, что отсюда «супермены» тоже куда-то исчезают.

– Ты откуда это узнала?

– Заметила. Я же тут всех знаю. А иногда приходишь к кому-то в гости, а там вместо него уже другой сидит.

– Ты многовато знаешь и зря везде свой нос суёшь, – старейшина нахмурил брови, но злиться у него никак не получалось. Неумеха. – А знаешь, что странно?

– Не знаю. Что? – я с любопытством посмотрела на старейшину. В кой-то веке и меня о чём-то спросили.

– Что у тебя зова нет.

– Эт ещё что такое? Ты объясни, может, есть. Я, например, зонтик редко открываю, может, у меня там уже зова вырос.

– Да не зова, а зов. Я тебе вчера об этом говорил. Когда мы сюда попадаем, у нас сразу же есть желание спасти всех-всех самоубийц и не дать им умереть – это и есть зов.

– Глупость какая. Конечно, у меня такого нет. Я, может, и маленькая, зато поумнее вас буду.

– Думаешь?

– Конечно. Я что глупая, запрещать им делать то, что они хотят.

У старейшины даже брови до затылка задрались. Он испугался и рот мне ладошкой прикрыл.

– Ты так не говори, ладно?

– Почему?

– Не почему. Просто не говори. Мы им нужны, мы должны их спасать. Им горе глаза застилает, вот они и не видят со своей точки зрения, что им дальше жить надо.

– Надо? Вот вы смешные. Дядя Базилио говорит, что жить мочь и уметь надо. А ты говоришь, что жить надо. Кому надо-то?

– Людям.

– Если они сами хотят, зачем их спасать? Вот представь, если бы существовали такие как мы, только запрещали бы они не самоубийства совершать, а вредную еду есть. Вот подносит человек ко рту ложку с острой какой-нибудь китайской лапшой, а ты хрясь! по ложке со всей своей мудрости!

– Болтушка. Ты вообще странная, ты знаешь об этом?

– Это вы здесь все странные, я нормальная.

– Но ты будто не должна быть здесь. Чёрт знает, как ты сюда попала.

– Он не знает, а то я бы уже расспросами его заколебала.

– Это точно.

Мы, наконец, дошли до дома дяди Базилио. В окнах, несмотря на то, что время утро, горел свет. Дядя Базилио, как всегда, заработался до глубокой ночи и уснул за столом, перед экраном, не выключив свет. Старейшина робко постучал ногтями в дверь. Секунд 15 мы молча стояли, дверь никто не открывал, и вообще, как будто вымерли там все. Я постучала розовым сапожком по двери. На двери остался грязный след, на улице после дождя довольно сыро и грязно.

– Кто?

– Старейшина Брагул.

– А, заходи, открыто.

Старейшина хотел войти первым, но я растолкала его, пробежала в комнату и плюхнулась на диван.

– Эй, опять ты? Сапоги грязные сними! – Дядя Базилио был сонным, но уже готовым взбодриться и столкнуть меня с белого дивана. – Ты зачем её привёл? Она вредная, ужас.

– Помощницу я тебе привёл. – Старейшина виновато сдвинул жиденькие бровки и также виновато улыбнулся.

– Помощницу? Геморрой ты мне на задницу привёл.

– Не ругайся, она ещё маленькая.

– В прошлый раз ты был более гостепе… гостепер..гостеприёмным, – встряла я, но меня не слышали.

– Она маленькая проблема на малюсенькой заднице.

– Прекрати ругаться.

– Ладно, что делать надо?

– Научи работать. Покажи, как это делается. А я пошёл, у меня дел много.

– Ну ты и жук, Брагул. Отомщу на выборах старейшин.

Но старейшина уже не слышал, он стремительно удалялся из квартиры Базилио.

– Ладно, сапоги сними, зонтик на вешалку повесь, плащ туда же. И к экрану иди, только не трогай ничего. Я пока кофе сделаю.

– Ты же сам говорил, что нам не нужна еда.

– Привычка, жив был – без кофе проснуться не мог. Сюда попал, мало что из жизни помню, а привычка осталась.

– Ладно, иди, делай свой кофе.

Дядя Базилио уже с кухни прокричал: «Только ничего не трогай».

Но я уже нажимала на все кнопки подряд, что встречались мне на пути. Так я закрыла и открыла шторы-жалюзи, выключила свет, включила и выключила музыку, TV, и, кажется, даже стиральную машинку.

Я сидела и смотрела, что происходит на экране, когда дядя Базилио с кружкой в руках подошёл и встал у меня за спиной.

– Что думаешь об этом?

На экране была девушка, сидящая на полу. Она не плакала, но у неё было лицо мертвеца. В руке – тест на беременность, справа от неё на полу телефон. Она смотрела в одну точку на белых обоях – когда-то на этом месте торчал гвоздик, а теперь осталась только дырка в обоях от него. Это был чей-то чужой «вызов».