Татьяна Славина - Черный дар. Колдун поневоле

– Как это, мама, вербочкой пометить?

– Да неужто тебе подружки этого не рассказали? Вот незадача! – Поляна даже руками всплеснула. – Это же самое главное в девичьем празднике. Ну, слушай, да запоминай.

Сегодня вечером вы с девушками к реке пойдете, красу умывать. Вот тогда каждая себе по веточке вербы и сломает. Потаясь, принесет веточку домой, уберет ее лентами, и весь следующий день из рук выпускать не будет. А вечером, когда последнюю хороводную песню допоете, заводила щелкнет по земле кнутом – вот тогда каждая девушка бежать должна.

– Куда, куда бежать, мама?

– А куда хочешь, только побыстрее. А парень, которому ты приглянулась, за тобой побежит. Догонит, веточку отберет и ею тебя по попке хлопнет – вот и пометил он тебя, значит. С этого момента ты уже будешь его невестой.

– Значит, папа тебя веточкой хлестнул?

– Хлестнул, хлестнул, я-то не шибко и убегала: люб он мне был.

– А если за мной не тот погонится, кто мне нравится, что тогда?

– Тогда беги, что есть силы, прячься в погреб. Да смотри, веточку свою не оброни, не то всю жизнь свою в погребе от нелюбого прятаться будешь, или замуж за него придется идти.

– А если сразу несколько парней побежит, что тогда?

– А за мной тоже несколько бегали. Только мы со Славенем схитрили: договорились заранее, что я к речке побегу. Он меня там и поджидал. А бегала я быстро, трое за мной гнались – не могли угнаться. Папа же твой из-за кусточка выбежал мне навстречу, веточку у меня выхватил, ну и…

– Ну и хитрецы вы, мамуля!

– Постой-ка, – Поляна внимательно посмотрела на дочь. – А тебе уже приглянулся кто-нибудь?

– Нет пока, – Яся беспечно и открыто встретила материнский взгляд, не смутилась, не отвела глаза.

– Ну, тогда отвори погреб заранее, да беги домой, что есть духу, а не то быть тебе замужем за постылым. На другой год выберешь себе жениха, когда сердечко твое заговорит.

Поляна ласково потрепала Ясю по щеке.

– И то верно, рано мне еще замуж, я в куклы еще не наигралась! – девочка хитро подмигнула матери.

– Ну, коли так, помоги мне пироги на столе расставить, да собирайся – скоро подружки за тобой зайдут.

Из заветного сундука достали скатерть, всю расшитую чудесными цветами и травами. Лет этой скатерти было немало, ох, немало! Из белой она превратилась в желтоватую, ткань была уже не такой плотной и прочной, как встарь. Но вышивка, яркая и причудливая, по-прежнему радовала глаз. Эту скатерть из поколения в поколение вышивали женщины рода. Каждая старалась добавить в орнамент что-то свое, пусть всего один-два цветочка или листка. И год от года скатерть хорошела все больше. Извлекали ее на свет только один раз в год, накануне весеннего праздника, да еще один раз в жизни каждой женщины, после свадьбы, когда молодая жена брала в руки иголку и добавляла к вышивке свои стежки.

Вот такая скатерть была расстелена Поляной на чисто вымытом столе, и Яся уже спешила расставить на ней миски с угощением, блюда с пирогами, корзинки со сладостями. Всего было вдоволь, ведь, как встретишь Весень, так и весь год жить будешь!

Но вот стол накрыт, мать и дочь сидят рядком на лавке, любуются им. А за окошком уже слышится смех, звонкие девичьи голоса перекликаются все ближе и ближе.

– Ну, доченька, пора, – Поляна протянула Ясе длинную холщевую рубаху, цветастую шаль и гребень. – Одевайся скорее, слышишь, девчата уже у соседней избы.

Девушка быстренько накинула на голое тело рубаху, распустила волосы и закуталась в огромную шаль.

– Я готова!

Под окошком уже гомонили подружки. Мгновение – и дверь захлопнулась за спиной дочки. Поляна только вздохнула ей вслед: вот и выросла девочка!

Теперь настало время и ей совершать тайные обряды, охраняющие дом и двор от всякой нечисти. Прежде всего, надо было раздеться. Поляна сбросила летник, оставшись в одной рубахе, неторопливо качнула головой, стряхивая на плечи уложенные короной косы, склонилась к бадейке с водой. В мерцающем свете свечи из темной глубины на нее взглянуло совсем еще молодое лицо. Чуть наметившиеся морщинки сгладились отражением. Отблески пламени плясали в глазах. Губы, теплые и влажные, жаждали поцелуя.

– Ах, Славень, Славень, где ты, любимый? Отцветает краса жены твоей. Вернись, приголубь!

Набухли весенними почками соски, сладкая истома поднялась от лона к животу, груди. Вот уже упала на пол сорочка, расплетенные волосы рассыпались по спине. Поляна запрокинула голову назад и закрыла глаза. Ей чудилось, что вот ступеньки заскрипели под тяжелыми мужскими ногами, вот уличный холодок вполз в отворенную дверь, вот руки, большие, любимые руки мужа накрыли ее груди и скользнули по животу вниз, вот губы коснулись ее выгнутой в истоме шеи…

– Славень, люби меня, люби жарче, люби хоть так, в мечтах!

Ласкающие женщину руки стали настойчивее и грубее. Поляна открыла глаза – и в ужасе рванулась из объятий Чужака. А он, ухмыляясь, сжимал руки все сильнее, не отпуская, впиваясь пальцами в извивающуюся, испуганную плоть.

– Ну что, Поляна, вот я и пришел свататься. Огород скоро сажать: жена мне нужна, не забыла?

– Отпусти, окаянный! – Поляна, очнувшись от грез, яростно махала кулаками, стараясь достать ими насильника.

А тот только смеялся и прижимал женщину все сильнее.

– Норовистая лошадка, тпру, не брыкайся! Вот у нас сейчас брачная ночь и состоится, прямо здесь, на лавке. И даже подол задирать не придется – ха-ха!

Чужак грубо толкнул Поляну к лавке, одной рукой прижал к доскам уже слабеющее в сопротивлении тело, а другой потянулся к опояске…

Тут дверь распахнулась, и на пороге возникла Поветиха с глиняным горшком в руках. Горшок был большой и тяжелый, держала его старуха двумя руками, а потому дверь ей пришлось открывать, толкая ее задом.

– Поляна, душа моя, вот я тебе талой водицы с солью принесла. Самой-то тебе, поди, некогда было по оврагам сугробы искать, – говорила бабка, поворачиваясь лицом к хозяйке.

Картина, которая открылась глазам знахарки, заставила ее проглотить конец слова и разжать руки. Горшок грохнулся об пол, разлетаясь по углам осколками и соленой водой.

Чужак отпустил Поляну и метнулся к двери, избегая наступать в разлившуюся по полу воду. В мгновение ока он отшвырнул со своего пути перепуганную Поветиху – и был таков.

Бабка медленно оседала на пол, а из-под подола ее вытекала соленая жидкость другого рода, смешиваясь с разлитым по полу обрядовым рассолом.

Поляна, сгорая от стыда, подхватила с пола сорочку, напялила на себя, не замечая, что та вывернута наизнанку, забилась на лавке в угол, закрыла лицо ладонями.

Тут и Поветиха опомнилась, заковыляла к Поляне, суетясь и причитая.

– Да что же это творится такое, люди добрые! Что же это тут случилось, Поляна, голубушка ты моя? Ну, не молчи, скажи хоть словечко!