Нина Визгина - И полон мир чудес. Повести и рассказы

Жизнь для парня, казалось, потеряла всякий смысл, и однажды он просто исчез из дома. Родители пытались его искать, но поиски прекратили, когда сын прислал письмо, что жив – здоров, но в прежнюю жизнь не вернется, а начнет ее с чистого листа. Что означали его слова о новой жизни, родителям было неизвестно. Обратного адреса сын не давал, но редкие и короткие весточки о себе слал регулярно. На последней встрече выпускников, на которой наш класс отмечал десятилетие, прошел слух, что Вовка Климов то ли погиб, то ли сам распрощался с белым светом. Никто толком ничего о нем не знал, да и не до него было – народ радовался жизни, и вспоминать бывшего угрюмого одноклассника никому не хотелось. С тех пор я ничего не слышала о Климове.

Не знаю, почему я вдруг вспомнила о школьной поре. Возможно, манера речи моего ночного собеседника чем-то неуловимо напомнила то, как обстоятельно отвечал обычно Климов на уроках. Иногда так и хотелось хлопнуть чем-нибудь по его умной головенке, только чтоб споткнулся он хоть чуть-чуть, слог в слове пропустил что ли. А ведь, если допустить, что Климов жив, то этот батюшка вполне мог быть им. И возраст подходил, и черты лица очень похожи. Хотя надо признать – за давностью лет мне трудно без помощи школьного фотоальбома припомнить лица своих бывших одноклассников.

– Ваша фамилия случайно не Климов? – вырвалось у меня.

Имею я такую привычку – сначала сказать то, что на уме, а потом подумать, а стоило ли озвучивать свою мысль? Вот и сейчас я тотчас пожалела о своем вопросе, увидев реакцию загадочного мужчины. Он неожиданно резко встал и быстро направился к входной двери.

– Здесь я для всех отец Владимир. Вы можете провести ночь в этом помещении, а утром я помогу вам найти дорогу назад. Пока же располагайтесь, как сможете, и не советую проявлять самостоятельность и блуждать в темноте. Поверьте, на здешних склонах запросто можно свернуть себе шею.

Не дав мне возможности что-либо возразить на его поспешное решение оставить меня в одиночестве, мужчина накинул мне на плечи свое пальто и скрылся в темноте промозглой ночи.

Вот это да! Чего он так испугался? Впрочем, то, что хозяин смылся после моего неожиданного предположения, что его фамилия Климов, только подтвердило, что так оно и было. Хотя уверена – меня то Владимир точно не узнал. Но чего так бояться то? Не скрывался же он здесь под чужой фамилией. Как бы я недолюбливала бывшего одноклассника во времена нашей беспечной школьной юности, ничего предосудительного о нем я не знала, и ничего плохого лично мне он никогда не делал. Думаю, не так-то просто дается человеку решение покинуть светский мир, посвятить себя служению Богу. И, коли, уж он на такое решился, то, скорее всего пути назад не видел и лишний раз вспоминать, что был в прежней жизни кем-то другим, не хотел. Ну и бог с ним.

А все-таки поступил Владимир со мной не слишком гостеприимно. Мало того, что одну бросил, так еще и в пустой комнате – ни еды, ни тепла. Спасибо, хоть графин с водой на столе оставил. А может в этой каморке еще что-нибудь есть? От чужого пальто исходил слабый запах лаванды. Я видела, что перед тем как снять его, мужчина вытащил из внутреннего кармана конверт, а из наружного – ключи. Я тогда испугалась, что неразговорчивый хозяин решил запереть меня в холодной комнате. Но он этого не сделал – и за то спасибо! На всякий случай я обшарила карманы чужого пальто, но ничего кроме чистого носового платка в нем не нашла.

Сидеть, бездумно уставившись в стену, выложенную грубо обтесанным камнем, вскоре надоело, да и ноги затекли от неудобной деревянной лавки, на которой мне светило провести всю ночь. Чтобы размяться, я решила основательно осмотреться. Сиреневый свет продолжал заманчиво подсвечивать стенки моей каморки сквозь узкое окно, больше походившее на дверцу. Я попыталась разглядеть внутреннее убранство собора, но ничего кроме сумеречных стен увидеть не смогла – в слабом непонятно откуда возникающем свечении ничего не отблескивало. Казалось, церковная утварь хотя бы немного, но должна была отражать свет, но ничего подобного через стекло я не заметила.

Принимая во внимание необычность обстановки, я даже не пробовала задремать. Попытки заснуть сейчас могли привести только к головной боли. Убедившись в очередной раз, что сотовой связи нет ни с одним из операторов, я принялась рассматривать полку с иконами. Разумеется, я не специалист в иконописи, но даже на мой дилетантский взгляд несколько образов, до которых я смогла дотянуться, красочно инструктированные камнями, выглядели новыми и очень богатыми. Если камушки были настоящими, то стоило церковное убранство кельи довольно внушительно. Можно было предположить, что и главный иконостас выполнен в той же манере, тогда оставалось только удивляться – как такое богатство никем не охраняется? Впрочем, возможно я ошибалась – охраняется, только чужаку вроде меня это не бросается в глаза.

Сдвинув одну из икон на нижней полочке, я заметила небольшую ручку – похожие пимпочки украшали мой старый письменный стол. Потянув за блестящий цилиндрик, я выдвинула мелкий узкий ящик, в котором лежал ключ довольно внушительных размеров. Оставалось только догадаться, что им можно было открыть.

Конфигурация ключа навела меня на мысль, что нужно поискать узкую щель, чем я и занялась. Действительно, рядом с входной дверью мне удалось обнаружить длинный узкий паз, который в неверном освещении вначале приняла за тень от дверного косяка. Ключ сразу легко вошел в паз и мягко повернулся два раза. Я чувствовала себя первооткрывателем неизведанного мира. Подобное чувство испытываешь иногда во сне, когда снится что-то совсем уж несуразное, волшебное, как в далеком детстве.

Но ничего загадочного и сверхъестественного не произошло – открылась небольшая ниша, в которой мрачно висело церковное одеяние – скорее всего рабочая одежда местного попа. Внимание мое привлек рычаг рядом с вешалкой. Я не сразу решилась нажать на него – а вдруг это сирена или что-нибудь подобное. Не хотелось будоражить местную обитель, но, не устояв, я все-таки попробовала потихоньку пошевелить загадочную ручку.

И снова ничего страшного не случилось – просто отъехало в сторону окно, которое оказалось на самом деле дверкой, открывающей вход внутрь церкви. Центральный зал таинственно мерцал в свете, проникающем с верхних сводов собора, а вокруг стояла звенящая тишина, потому что в ушах от этой немыслимой тишины действительно звенело, как от назойливого комара. Тишина была настолько непривычной, что мерещилось, будто это стуки собственного сердца отдавались громким эхом от высоких каменных сводов.

И я прошла в зал. Здесь оказалось намного теплее, чем в моей каморке. В мерцающем свете трудно было разглядеть довольно большой иконостас. По залу распространялся приятный аромат свежих трав и цветов, украшавших зал. Я не решилась пройти вглубь храма, опасаясь встроенной сигнализации – не хватало еще встревожить местных блюстителей порядка. Озираясь по сторонам, я заметила, что вдоль стены за иконостасом тянулся довольно широкий коридор. В надежде, что он может привести меня в более приятное помещение, я решилась в него зайти. Мне показалось, будто из глубины коридора шел более яркий свет.